Люди, высыпавшие из таверны, одобрительно затопали ногами и захлопали в ладоши. Девушка, похоже, удивилась этому шуму, она обернулась — и у меня перехватило дыхание от одного взгляда на её лицо. Юная, синеглазая, с пухлыми губами и нежной кожей она выглядела совершенно несчастной. Думаю, ей было лет тринадцать-четырнадцать, и очевидно, она ещё не замужем — иначе её волосы были бы собраны. Две женщины укутали тонкую фигурку в подбитый мехом плащ, накинули капюшон, закрыв длинные волосы. Высокий человек взял девушку под руку и повёл с пристани, женщины и священники последовали за ними, и всех их охраняли шестеро воинов с копьями. Девушка, склонив голову, торопливо шла к таверне.
— Во имя Господа, кто она? — спросил Свитун.
— Эльсвит, конечно же, — сказал один из воинов за окном, случайно услышавший этот вопрос.
Высокий человек в шлеме с черным хвостом шёл рядом с Эльсвит, возвышаясь над ней почти на голову. Он взглянул на нас, и я инстинктивно отпрянул в тень. Он не увидел меня, но я его узнал.
— А кто она, эта Эльсвит? — спросил Свитун, не отрывая взгляда от укутанной в плащ фигуры, очарованный ею, как, впрочем, и все мужчины вокруг.
— Да откуда ты взялся? — возмутился говоривший.
— Из Нортумбрии.
— Это младшая дочь лорда Этельхельма. Вам, северным крысам, пора бы к ней привыкнуть.
— О, к этому я мог бы привыкнуть, — почтительно сказал Свитун.
— Привыкнуть — потому что она будет жить в вашей паршивой стране. Бедная девочка.
А человек, сопровождавший Эльсвит — Вальдере, военачальник моего двоюродного брата.
Мой кузен искал себе жену.
Этельхельм придумал изощрённую месть. Он собрался в Беббанбург.
Мы переночевали в конюшне «Гуся» на куче грязной соломы, разделив это вонючее стойло с шестью другими постояльцами. За одну серебряную монету купили завтрак всем четверым — чёрствого хлеба, кислого сыра и разбавленного эля. Я услышал звук грома и взглянул на небо, но хотя всё ещё дул сильный ветер и низко нависали серые тучи, не было ни шторма, ни дождя. Я понял, что слышал грохот пустых бочек, катившихся по улице за таверной. Я подошёл к воротам и увидел людей, заносящих внутрь полдюжины громадных чанов. Еще один человек тащил на верёвке вьючных мулов, нагруженных полными корзинами соли.
Я подозвал Свитуна и дал ему денег.
— Останься здесь на день, — сказал я ему, имя в виду «Гуся». — Не встревай в драки. Не напивайся. Не лезь на рожон. И держи ухо востро.
— Да, гос... — ему удалось остановиться, прежде чем договорить «господин».
Ему ужасно нравилось называть меня дедом, когда нас слышал кто-то чужой, но если мы были одни — с трудом удавалось не сказать «господин». Сейчас мы одни, но рядом, во дворе таверны, десяток людей — одни плескались, умываясь водой из лошадиных корыт, другие пользовались уборной у восточной стены. Это была просто глубокая канава, закрытая деревянным помостом, якобы промываемая ручьём. От неё воняло.
— Просто не мешай девушкам болтать и слушай!
— Да, гос... но... — он с сомнением посмотрел на серебряные шиллинги. Похоже, его удивила моя щедрость. — А ничего, если я?.. — он опять не решился договорить.
— Они не станут с тобой говорить, если ты им не заплатишь, — сказал я, — а ты ведь платишь не за разговоры, так?
— Да, гос...
— Тогда делай, что положено.
Я сомневался, что хоть одна из девушек уже проснулась, но Свитун немедленно отправился в большой зал таверны.
Похоже, Осви обиделся.
— Это и я мог бы...
— Сегодня вечером, — перебил я его, — твоя очередь будет вечером. Свитун к тому времени уже устанет. А теперь давай уберемся из этого зловония.
Мне хотелось узнать, куда катили те бочки, и ответ на это тут же нашёлся — мы не прошли и тридцати шагов от задних ворот двора таверны, как услышали жалобный визг. Кучка людей забивала свиней на широкой улице, ведущей на восток, за город. Двое орудовали топорами, остальные держали ножи и пилы.
Животные верещали, понимая, что их ждёт, люди размахивали топорами, брызги крови летели на стены дома и стекали в уличные рытвины. У края бойни лаяли собаки, на крыше расселись вороны, а женщины пытались собирать свежую кровь в миски, горшки и вёдра, чтобы потом смешать её с овсом. Мясники грубо срезали мясо с туш — окорока, спины, животы — и бросали другим, укладывавшим мясо и соль слоями в огромные бочки. Они укладывали также и ножки вместе с почками, но многое отбрасывали. Головы, внутренности, сердца и лёгкие они выбрасывали, как мусор, собаки дрались за требуху, женщины подбирали клочки мяса. Животных, визжащих всё громче, подтаскивали вперёд и раскалывали им черепа тупыми топорами. Такая растрата голов и сердец указывала на то, что эти люди очень спешили.
— Неправильно это, — пробормотал Сердик.
— Что, зря выбрасывать головы? — спросил я.
— Свиньи умные, господин... — он вздрогнул, — извини. Мой отец держал свиней. Он всегда говорил, что они умные. Свиньи же всё понимают! Убивать их надо неожиданно. И только так.
— Это всего лишь свиньи! — презрительно сказал Осви.
— Это неправильно. Они понимают, что происходит.
Я не мешал им спорить. Я вспомнил, что отец Катвульф, шпионивший для Этельфлед, сообщил, что флот выйдет в море после праздника святой Инсвиды, а до него ещё несколько недель. Но ведь Этельхельм, как и я, тоже мог распространять ложные слухи, чтобы сбить с толку врагов. Если эта безумная бойня что-нибудь да значила, то флот отправится гораздо раньше дня святой Инсвиды. Может, в ближайшие несколько дней или даже сегодня! Иначе почему здесь Эльсвит? Не может же отец заставить девушку несколько недель ждать в этом унылом городке Восточной Англии, да и своему войску он не позволил бы бездельничать так долго.