На закате я шел с Финаном по тропе вдоль канавы для нечистот за городом. Я рассказал ему многое из того, что случилось в Думноке, но он хотел знать больше. Я же первым делом расспросил его об Этельстане и получил заверения, что молодой принц в безопасности в доме Сигтрюгра.
— Он хотел отправиться с нами, — сказал Финан.
— Не сомневаюсь.
— Но я сказал, что это невозможно. Боже, представляешь, какой начнется переполох, если он погибнет или его возьмут в заложники? Боже упаси!
— Он знает, что не может поехать, — ответил я.
— Но всё равно хотел.
— Чтобы его убили? А обвинили бы в этом меня, перемирие тут же бы закончилось, и мы бы оказались по шею в дерьме.
— А сейчас разве нет?
— Только до подмышек.
— Тоже не сахар, да?
Несколько шагов мы прошли молча.
— Ну и? — спросил он. — Так лорд Этельхельм оказался в Думноке?
— Раздавал серебро, — ответил я и поведал Финану всё остальное, а закончил своим планом по захвату Беббанбурга.
Он молча слушал, пока я не закончил, а потом поинтересовался:
— Король Эдуард сказал тебе, что около Беббанбурга четыре сотни скоттов?
— И командует ими человек по имени Домналл.
— Говорят, он дерется как зверь.
— Прямо как ты.
Финан улыбнулся.
— Так значит, четыре сотни скоттов?
— Так сказал Эдуард. Но это, возможно, с учетом гарнизонов, что Константин оставил на стенах фортов, а значит, в Беббанбурге у него по меньшей мере двести пятьдесят воинов.
— А сколько человек у твоего кузена?
— Точно не знаю, но он может собрать не меньше трехсот. Эдуард считает, что в крепости у него две сотни.
— А Эйнар?
— Он потерял один корабль и людей в Думноке, но у него еще осталось четыре корабля с командами.
— Скажем, еще сто двадцать?
— Не меньше, — согласился я.
— А сколько у Этельхельма?
— Если он все-таки отплывет, то возьмет с собой как можно больше людей. Три сотни, может больше, — предположил я.
— А у Иеремии?
— Пятьдесят или шестьдесят. Но его в Беббанбурге не будет.
— Не будет? — засомневался Финан. Он нахмурился, подобрал камешек и запустил его по глади заросшего тиной пруда. — Откуда тебе знать, что Иеремия сейчас не на пути к Беббанбургу вместе с Эйнаром?
— Ниоткуда.
— Так ты просто предполагаешь.
— Иеремия предает всех подряд, — объяснил я, — и не захочет принимать чью-либо сторону. Если он отплывет в Беббанбург, то придется ему либо причаливать с Эйнаром, и тогда мой кузен узнает, что его предали, либо он встанет в бухте Беббанбурга, и тогда о предательстве узнает Константин. Иеремия хочет оказаться на стороне победителя, и потому может присоединиться к любому. Пусть он безумен, но не глуп. Помяни мое слово, он ушел в Джируум и там пережидает, когда всё прояснится.
Финан кивнул, согласившись с моими доводами.
— Но все-таки, — сказал он, — если мы сумеем проникнуть внутрь, то нам придется драться с тремя сотнями воинов?
— Ближе к двум сотням.
— Да еще пробиваться вверх по холму?
— Часть пути.
— А еще четыре или пять сотен могут напасть на нас с тыла и искромсать?
— Да.
— Не говоря уже о сволочных скоттах, они тоже не обрадуются.
— Они ничему не радуются.
— Это точно.
Он запустил еще один камешек и смотрел, как тот тонет в темной тине.
— А Сигтрюгр тебе не поможет?
— Поможет, но он не может присоединиться к атаке на стены. Когда закончится перемирие, ему самому понадобятся люди.
Финан сделал несколько шагов к тому месту, где на краю пруда темнел мрачный силуэт высохшего дерева. Других деревьев поблизости не было, а это погибло так давно, что ствол раскололся надвое и в щели густо росли грибы, а единственная уцелевшая ветка представляла собой толстый покосившийся обрубок. К этой одинокой ветке были приколочены или привязаны с дюжину клочков ткани.
— Молитвенное дерево, — объяснил Финан. — Неужели здесь жил святой?
— Здесь жил бог.
Он смущенно покосился на меня.
— Бог? Хочешь сказать, что бог решил поселиться в этом унылом месте?
— Один построил здесь дом.
— Боже ты мой, до чего ж у тебя странные боги. Или твой приятель Один любит болота? — Финан вытащил из-за пояса нож. — Как думаешь, боги слышат молитвы?
— Я бы не стал, будь я богом. Как ты себе это представляешь? Слушать всех этих завывающих женщин, хнычущих мальцов и жалких людишек?
— Ты отличный воин, — отозвался он, — но к счастью не бог. — Он срезал лоскут с безрукавки, нашел в ветви щель и сунул ткань туда. Потом закрыл глаза и пробормотал молитву, хотя трудно сказать, молился ли он Одину или христианскому богу. — Проблема в том, господин, — произнес он, уставившись на лоскут, — что я не могу придумать лучшего способа захватить крепость.
— И я не могу, если не соберу тысячу воинов. А это мне не по силам. Деньжат маловато.
Финан засмеялся.
— Да, ты бросаешься ими, как епископ Вульфхед в борделе, — он поднял руку и дотронулся до лоскутка. — Так давай захватим Беббанбург, господин. Просто возьмем и захватим.
Я нашел Эдит в церквушке Гримесби. Город хоть и был датским, а большая часть его обитателей — язычниками, но его существование держалось на торговле и моряках, а портовые города снисходительны к любым религиям. Христианские моряки могут разглядеть крест над церковью еще за милю и будут знать, что здесь им рады. К тому же я постоянно повторял своим воинам-христианам, что мы, язычники, никогда не преследовали христиан. Мы верим во множество богов, а потому считаем, что религия — личное дело каждого. Христиане же упрямо настаивают, что бог только один, и считают своим долгом убивать, калечить, порабощать или поносить всех тех, кто с ними не согласен. Да еще утверждают, что это для нашего же блага.