Саксонские Хроники - Страница 229

229

— Когда они будут здесь? — спросил Альфред.

— Они должны добраться до холмов завтра, мой господин, — ответил Этельвольд.

Итак, Этельвольда усадили рядом с королем и дали ему воды, что вряд ли было подходящим угощением в честь возвращения блудного принца и заставило его бросить на меня недовольный взгляд. И тут я увидел среди спутников короля Харальда, шерифа Дефнаскира.

— Ты тоже здесь? — удивленно спросил я.

— Я привел пятьсот человек, — гордо ответил он.

Мы не ожидали, что явятся новые люди из Дефнаскира и Торнсэты, но шериф Харальд привел четыреста своих воинов и еще сотню из Торнсэты.

— Там и без того хватит сил, чтобы защитить побережье от флота язычников, — сказал он, — и Одда настаивал, чтобы мы помогли сразить Гутрума.

— Как Милдрит?

— Она молится за упокой души своего бедного сына, — ответил Харальд, — и за всех нас.

После еды стали читать молитвы. Молитвы теперь были везде и всюду, и я попытался было от них сбежать, но Пирлиг меня остановил.

— Король хочет с тобой поговорить, — сказал он.

Некоторое время мне пришлось ждать, пока епископ Алевольд кончит гундосить, после чего Альфред захотел узнать, вправду ли Этельвольд убежал от датчан.

— Именно так он сказал, мой господин, — ответил я, — а я знаю только одно: мы его нашли.

— И от нас он не убежал, — добавил Пирлиг, — хотя мог бы.

— Похоже, мальчик взялся за ум, — заметил Альфред.

— Так возблагодарим же за это Господа, — заключил священник.

Альфред помолчал, глядя на тлеющие угли лагерного костра.

— Я выступал нынче вечером перед армией, — наконец сказал он.

— Я слышал об этом, мой господин, — отозвался я.

Он испытующе посмотрел на меня.

— И что именно ты слышал?

— Что ты прочел людям проповедь, мой господин.

Альфред вздрогнул, но сдержал недовольство и спросил:

— А что, интересно, они хотели услышать?

— Ну, что ты поведешь их в бой и готов умереть вместе с ними, — ответил Пирлиг.

Альфред ждал дальнейших объяснений.

— Им плевать на Блаженного Августина, — продолжал Пирлиг, — их заботит только безопасность своих близких, эти люди хотят сохранить свои земли и остаться свободными. Они хотели услышать от тебя, что мы победим. Они хотели узнать, что датчанам суждено погибнуть. Они, наконец, хотели услышать, что разбогатеют благодаря захваченной добыче.

— То есть все сводится к жадности, мести и эгоизму? — поинтересовался Альфред.

— Если бы у тебя была армия ангелов, мой господин, — ответил Пирлиг, — речи о Боге и Блаженном Августине, без сомнения, разожгли бы их пыл, но тебе придется сражаться бок о бок с простыми людьми, а чтобы вдохновить смертных, нет ничего лучше трех вышеупомянутых мотивов.

Альфред нахмурился, услышав такой совет, но не стал спорить.

— Итак, я могу доверять племяннику? — спросил он меня.

— Я не знаю, можешь ли ты доверять ему, но не знаю также и того, может ли доверять ему Гутрум. Однако Этельвольд тебя искал, мой господин, поэтому удовольствуйся этим.

— Ну что же, Утред, ты, пожалуй, прав.

Альфред пожелал нам спокойной ночи и отправился в свою жесткую походную постель.

Огни в долине гасли.

— Почему ты не сказал Альфреду правду насчет Этельвольда? — спросил я Пирлига.

— Не хотел тебя подводить, — ответил он.

— Ты славный человек.

— Да уж, сам на себя удивляюсь.

Я отправился на поиски Исеулт, после чего мы с ней улеглись спать.

* * *

На следующий день все небо на севере потемнело от туч, в то время как над нашим войском и над холмами сияло солнце.

Армия восточных саксов — в ней было теперь почти три с половиной тысячи человек — сперва двигалась вверх по течению Вилига, а потом вдоль речушки поменьше, которую мы с Пирлигом обнаружили прошлым вечером.

Мы видели на холмах датских разведчиков и знали, что они пошлют гонцов к Гутруму.

Я повел пятьдесят человек на вершину одного из таких холмов — все мы были верхом, все вооружены, со щитами и в шлемах, готовые драться, — но датские разведчики отступили. Их была всего дюжина, и они съехали с холма задолго до того, как мы добрались до вершины, где порхало множество голубых бабочек. Я глядел на север, в зловещее темное небо, наблюдая за ястребом-перепелятником: птица летела вниз, сложив крылья и нацелив на добычу когти, и я вдруг увидел в ней олицетворение нашего врага.

Армия Гутрума двигалась на юг.

И тут мне внезапно стало страшно. Клин — ужасное место. Именно там воины зарабатывают себе доброе имя, которое дорогого стоит. Настоящий воин наверняка захочет заслужить подобную честь, да и мне сейчас волей-неволей придется встать в клин, где неистовствует смерть. Я был в клине у Синуита, знал смердящий запах смерти, испытал страх за свою жизнь, познал весь ужас неистовствующих топоров, мечей и копий. Так стоит ли удивляться, что мне сейчас было страшно. А время битвы неумолимо приближалось.

Я чувствовал это приближение, потому что на низинах к северу от холмов, по зеленой ровной земле, протянувшейся далеко к Сиппанхамму, двигалась армия. Великая Армия, как датчане ее называли, языческие воины Гутрума и Свейна, настоящая орда дикарей, явившихся из-за моря.

Они казались темным пятном на равнине. Датчане двигались по полям — один конный отряд за другим, и, поскольку их авангард только что выехал на солнечный свет, казалось, будто орда эта тянется из царства теней. Копья, шлемы, кольчуги отражали свет: мириады бликов преломленных лучей, и их становилось все больше. Почти все воины были верхом.

229