Финан не мог дождаться, пока я спешусь; радостно ухмыляясь, он шел рядом с моей лошадью.
— Хочешь узнать, как умер Сверри? — спросил ирландец.
— Медленной смертью? — предположил я.
— Да уж, и мучительной. — Финан снова ухмыльнулся. — И мы забрали себе его деньги.
— Много денег?
— Больше, чем тебе могло бы присниться! — воскликнул он с торжеством. — И еще мы сожгли дом Сверри, оставив плакать его женщину и детей.
— Вы пощадили их?
Финан явно смутился.
— Это Этне их пожалела. Но я был доволен уже тем, что убил Сверри. — Он опять ухмыльнулся, глядя на меня сверху вниз. — Похоже, нам опять придется повоевать, да?
— Ты угадал.
— Мы должны сразиться с этим ублюдком Гутредом? — спросил Финан.
— А тебе этого хочется?
— Только представь: он прислал священника, заявив, что отныне мы должны платить деньги церкви! Мы прогнали священника.
— А я думал, ты христианин.
— Я христианин, — начал оправдываться Финан, — но будь я проклят, если отдам священнику десятую часть своих денег!
Жители Сюннигтвайта ожидали, что им придется сражаться за Ивара. Они были датчанами и в надвигающейся войне видели войну между датчанами и выскочками саксами, но ни один из них не рвался в бой, потому что им не нравился Ивар. Приказ Ивара достиг Сюннигтвайта пять дней тому назад, и Ролло, который был тут главным в отсутствие Рагнара, намеренно тянул с отбытием. Теперь же решать предстояло Рагнару, и той ночью перед своим домом, у горящего под облаками огромного костра, он предложил людям высказать все, что у них на уме.
Рагнар мог бы отдать им любой приказ, но он не виделся с большинством из этих людей целых три года и теперь хотел знать, каковы их настроения.
— Я позволю им говорить откровенно, — сообщил он мне, — а потом объявлю своим людям, что мы будем делать.
— И что мы будем делать? — спросил я.
— Пока и сам не знаю, — ухмыльнулся Рагнар.
Первым говорил Ролло. Не то чтобы ему не нравится Гутред, сказал он, но он сомневается: будет ли Гутред самым подходящим королем для Нортумбрии.
— Ибо король, — высказал свое мнение Ролло, — должен быть честным, справедливым, щедрым и сильным. Гутреда же нельзя назвать ни справедливым, ни сильным. А еще он покровительствует христианам.
В толпе послышались одобрительные возгласы.
Беокка, сидевший рядом со мной и понимавший достаточно из того, что здесь говорилось, расстроился.
— Альфред поддерживает Гутреда! — прошипел он мне.
— Тише, — предупредил я.
— Гутред, — продолжал Ролло, — потребовал, чтобы мы платили дань христианским священникам.
— И вы заплатили? — спросил Рагнар.
— Нет.
— Но если не Гутред, — требовательно спросил Рагнар, — то кто тогда, по-вашему, должен стать королем?
Все молчали.
— Ивар? — предположил Рагнар, и по толпе пробежал возмущенный ропот.
Никому не нравился Ивар, но все предпочитали помалкивать, все, кроме Беокки, который открыл было рот, но замолчал, как только я ткнул его локтем в костлявые ребра.
— А как насчет ярла Ульфа? — поинтересовался мой друг.
— Он уже слишком стар, — ответил Ролло. — Кроме того, Ульф вернулся в Кайр Лигвалид и хочет там остаться.
— Может, все-таки есть сакс, который оставил бы нас, датчан, в покое? — спросил Рагнар.
И снова никто не ответил.
— Или же найдется датчанин, достойный стать королем? — продолжал Рагнар.
— Только Гутред! — тявкнул, как пес, Беокка.
Ролло сделал шаг вперед, словно намереваясь сказать нечто важное.
— Мы повсюду последуем за тобой, господин, — обратился он к Рагнару, — потому что ты честный и справедливый, щедрый и сильный.
Это вызвало аплодисменты в толпе, собравшейся у огня.
— Это предательство! — прошипел Беокка.
— Умолкни, — велел я.
— Но Альфред велел нам…
— Альфреда здесь нет, а потому лучше замолчи по-хорошему!
Рагнар смотрел на огонь. Он был таким красивым и жизнерадостным, с таким волевым и в то же время открытым лицом, однако сейчас, казалось, пребывал в замешательстве.
Потом он взглянул на меня.
— А знаешь, Утред, ты вполне мог бы стать королем, — сказал Рагнар.
— Мог бы, — согласился я.
— Наш долг — поддержать Гутреда! — вновь тявкнул Беокка.
— Финан, — окликнул я, — рядом со мной сидит косоглазый, косолапый священник, одна рука у которого висит, словно плеть. Он страшно раздражает меня своими замечаниями. Если он вякнет еще хоть слово, перережь ему глотку.
— Но, Утред! — пискнул Беокка.
— Я дозволяю ему это единственное высказывание, — сказал я Финану, — но в следующий раз ты отправишь его прямо к праотцам.
Ирландец ухмыльнулся и вытащил меч. Священник умолк.
— Ты вполне мог бы стать королем, — снова обратился ко мне Рагнар.
Я ощущал на себе взгляд темных глаз Бриды.
— Мои предки были королями, — проговорил я, — и во мне течет их кровь. Это кровь Одина.
Мой отец, хотя и был христианином, всегда гордился тем, что его родословная восходит прямиком к богу Одину.
— И из тебя получился бы хороший король, — продолжал Рагнар. — Ибо хоть ты и сакс, но любишь датчан. Ты мог бы стать королем Нортумбрии Утредом. Почему бы и нет?
Брида все еще наблюдала за мной. Я знал, что она вспоминает ту ночь, когда погиб отец Рагнара, когда Кьяртан и его люди, издавая дикие воинственные вопли, перерезали мужчин и женщин, которые, спотыкаясь, выскакивали из горящего дома.