Саксонские Хроники - Страница 390

390

— Люди говорят, что ты высокий, господин Утред!

— Мне тоже об этом говорили, — ответил я.

— Тогда давай посмотрим, кто из нас выше, ты или я? — добродушно предложил Зигфрид.

Я соскользнул с седла и размял ноги. Зигфрид, необъятный в своем меховом плаще, все еще держал поводья моего коня и улыбался.

— Ну? — обратился он к тем, кто стоял к нам ближе остальных.

— Ты выше, господин, — торопливо сказал один из этих людей.

— А если бы я спросил тебя, который из нас красивее, что бы ты ответил? — спросил Зигфрид.

Человек перевел взгляд с Зигфрида на меня, с меня на Зигфрида, не зная, что сказать. Вид у него был перепуганный.

— Он боится, что если даст неверный ответ, я его убью, — доверительно сказал мне Зигфрид, как будто все это его забавляло.

— А ты впрямь его убьешь? — спросил я.

— Я подумаю об этом. Эй! — окликнул он человека, который нервно шагнул вперед. — Прими поводья и поводи коня. Так кто из нас выше?

Последний вопрос был задан Хэстену.

— Вы одинакового роста, — ответил тот.

— И оба одинаково красивы, — сказал Зигфрид и засмеялся.

Он обхватил меня руками; от его плаща несло прогорклой вонью. Зигфрид обнял меня и сказал:

— Добро пожаловать, господин Утред, добро пожаловать! — И, шагнув назад, ухмыльнулся.

В тот миг он нравился мне, потому что его улыбка была искренне теплой.

— Я много о тебе слышал, — заявил он.

— А я о тебе, господин.

— И, без сомнения, мы оба слышали много лжи. Но хорошей лжи. А еще у меня с тобой была ссора. — Он выжидающе ухмыльнулся, но я ничего не ответил. — Джаррел, — объяснил Зигфрид. — Ты убил его.

— Убил, — согласился я.

Джаррел возглавлял команду викингов, которую я перерезал на Темезе.

— Мне нравился Джаррел, — сказал Зигфрид.

— Тогда тебе стоило посоветовать ему избегать Утреда из Беббанбурга, — отозвался я.

— Это верно, — согласился Зигфрид, — как верно и то, что ты убил Уббу.

— Убил.

— Его, должно быть, нелегко было убить? И Ивара…

— Я убил и Ивара, — подтвердил я.

— Но тот был уже стар, ему пора было уходить. Его сын тебя ненавидит, ты это знаешь?

— Знаю.

Зигфрид насмешливо фыркнул.

— Его сын — ничтожество. Кусок хряща. Он тебя ненавидит, но почему сокола должна заботить ненависть воробья?

Он ухмыльнулся мне, потом посмотрел на Смоку, моего жеребца, которого водили по арене, чтобы тот медленно остыл после длинного путешествия.

— Вот это конь! — с восхищением проговорил Зигфрид.

— Да, — согласился я.

— Может, отобрать его у тебя?

— Многие пытались это сделать.

Зигфриду понравился ответ. Он снова засмеялся и, положив мне на плечо тяжелую руку, повел меня к кресту.

— Ты сакс, как мне сказали?

— Сакс.

— Но не христианин?

— Я поклоняюсь истинным богам, — ответил я.

— Может, за это они тебя любят и вознаграждают. Зигфрид сжал мое плечо, и даже сквозь кольчугу и кожаную одежду я почувствовал его силу. Потом он повернулся. — Эрик! Ты что, стесняешься?

Его брат выступил из толпы. У него были такие же густые черные волосы, но крепко завязанные кожаным шнурком, и постриженная борода. Он был молод, не больше двадцати или двадцати одного года, и его широкое лицо с блестящими глазами выражало любопытство и в то же время доброжелательность.

Только что я удивился тому, что мне нравится Зигфрид, но меня вовсе не удивило, что мне понравился Эрик. Тот легко улыбался, лицо его было открытым и бесхитростным. Как и брат Гизелы, он относился к людям, которые располагают к себе с первого взгляда.

— Я — Эрик, — приветствовал он меня.

— Он — мой советник, моя совесть и мой брат, — сказал Зигфрид.

— Совесть?

— Эрик не убил бы человека за то, что тот солгал, верно, брат?

— Не убил бы, — ответил Эрик.

— Поэтому Эрик — дурак, но дурак, которого я люблю, — засмеялся Зигфрид. — Однако я не считаю его слабаком, господин Утред. Он сражается, как демон из Нифльхейма. — Зигфрид хлопнул брата по спине, потом взял меня за локоть и повел к нелепому кресту. — У меня есть пленники, — объяснил он, когда мы оказались рядом с крестом.

И я увидел пятерых человек, которые стояли на коленях со связанными за спиной руками. С них сорвали плащи, оружие и рубашки, оставив в одних штанах, и пленники дрожали на холодном ветру.

Крест только что сделали из двух деревянных брусьев, грубо сколотив их и воткнув основание в наспех выкопанную дыру. Он слегка покосился, а у его основания валялись тяжелые гвозди и большой молот.

— Ты видишь смерть на кресте на их статуях и резьбе, — объяснил мне Зигфрид, — на амулетах, которые они носят, но я никогда не видел ее воочию. А ты?

— Нет, — признался я.

— И я не могу понять, почему это убивает человека, — в голосе Зигфрида слышалось искреннее недоумение. — Это всего лишь три гвоздя! В битве я получал куда худшие раны.

— Я тоже.

— Поэтому я решил выяснить, в чем тут дело, — жизнерадостно объяснил он и мотнул большой головой в сторону пленника у основания креста. — Двое из этих ублюдков — христианские священники. Мы пригвоздим одного из них и посмотрим, умрет ли он. У меня есть десять слитков серебра, которые говорят, что это его не убьет.

Я едва мог разглядеть двух священников; увидел только, что у одного из них большой живот. Приговоренный низко склонил голову — не в молитве, а потому, что был сильно избит. Его голые спина и грудь были в синяках и крови; кровь виднелась в спутанных коричневых волосах.

390