— Ты видел людей Этельреда? — спросил я Осферта.
— Этельреда? — переспросил он, будто никогда раньше не слышал этого имени.
— Моего кузена! — рявкнул я. — Ты видел его?
— О да, господин, он идет, — Осферт говорил так, словно эта новость была совершенно неважна. Таким тоном он мог сообщить, как вдали идет дождь.
Я рискнул повернуться к нему лицом.
— Он идет?
— Да, господин, — ответил Осферт.
И Этельред действительно шел. И вот он явился-таки.
Теперь наш бой был почти закончен, потому что Этельред не оставил своей затеи захватить город и перевел своих людей через Флеот, чтобы напасть на врага с тыла, и наш противник сбежал на север, к следующим воротам.
Некоторое время мы преследовали бегущих.
Я вытащил Вздох Змея, ведь в открытом бою не было оружия лучше, и догнал-таки датчанина, который был слишком толст, чтобы быстро бежать. Тот повернулся, сделал выпад копьем, которое я отбил одолженным щитом. А потом послал датчанина в зал трупов яростным ударом меча.
Люди Этельреда завывали, пробивая себе путь вверх по склону, и я решил, что они легко могут по ошибке принять моих людей за врагов, поэтому созвал свой отряд, чтобы вернуться к Воротам Лудда. Арка под воротами теперь была пуста, хотя по обе ее стороны валялись окровавленные трупы и разбитые щиты.
Солнце поднялось выше, но из-за завесы облаков все еще казалось грязно-желтым.
Некоторые из людей Зигфрида погибли, так и не войдя в город. Среди них царила такая паника, что некоторых даже забили до смерти заостренными мотыгами. Но большинство сумели добраться до следующих ворот, ведущих в старый город, и тут мы открыли на них охоту.
То была дикая, воющая ночь.
До воинов Зигфрида, не принимавших участия в вылазке за ворота, слишком медленно доходило, что они побеждены. Они оставались на укреплениях, пока не увидели надвигающуюся смерть, и тогда сбежали вниз, на улицы, в переулки, уже забитые мужчинами, женщинами и детьми, спасающимися от нападающих саксов. Беглецы устремились вниз по уступам холма, на котором стоял город, к лодкам, привязанным к пристаням ниже по течению от моста.
Некоторые глупцы пытались спасти свои пожитки, и это было их смертельной ошибкой: отягощенные ношей, они были пойманы на улицах и убиты.
Молоденькая девушка вопила, когда ее затаскивал в дом мерсийский копейщик.
Мертвецы лежали в сточных канавах, их обнюхивали собаки. На некоторых домах виднелись кресты, в знак того, что тут живут христиане, но это не давало никакой защиты, если в доме обнаруживали хорошенькую девушку. Священник, стоя у низкого дверного проема, держал деревянный крест и кричал, что здесь, в его маленькой церкви, нашли убежище христианские женщины, но священника уложили топором, и начались вопли.
Десяток норвежцев поймали во дворце, где они охраняли сокровища, накопленные Зигфридом и Эриком. Эти стражники там и погибли, их кровь текла между маленькими плитками мозаичного пола римского зала.
Больше всего лютовали люди из фирда. Воины регулярных отрядов были дисциплинированны и держались вместе, и именно они выгнали норвежцев из Лундена.
Я оставался на улице рядом с речной стеной; на той самой улице, по которой мы шли, покинув наши полузатопленные суда. А теперь мы гнали по этой улице беглецов — они были подобны овцам, бегущим от волков.
Отец Пирлиг привязал знамя с крестом к датскому копью и размахивал им над нашими головами, чтобы дать понять людям Этельреда, что мы — друзья. Вопли и вой раздавались на улицах выше по склону холма. Я перешагнул через мертвую девочку; ее золотые кудряшки были густо измазаны кровью ее отца, который погиб рядом с ней. Последнее, что тот успел сделать, — это схватить дочку за руку, и его рука все еще покоилась рядом с ее локтем. Я подумал о своей дочери, Стиорре.
— Господин! — закричал Ситрик, показывая куда-то мечом. — Господин!
Он увидел, что большая группа норвежцев, которым, скорее всего, преградили путь, когда те отступали к своим кораблям, укрылась на сломанном мосту. Северный конец моста охранялся римским бастионом, сквозь него вела арка, хотя под ней давно уже не было ворот. Вместо ворот проход к деревянному настилу сломанного моста преграждала «стена щитов». Они стояли точно так же, как я стоял в Воротах Лудда; их фланги защищали высокие каменные стены. Щиты норвежцев заполняли всю арку, и я видел по меньшей мере шесть рядов воинов, стоящих за первым рядом сомкнутых внахлест щитов.
Стеапа издал низкий рык и поднял топор.
— Нет, — сказал я, положив ладонь на его массивную левую руку.
— Построиться «кабаньей головой», — мстительно проговорил он, — и убить ублюдков. Убить их всех!
— Нет, — повторил я.
«Кабанья голова» — это построение клином, когда воины врезаются в «стену щитов», как живой наконечник копья, но ни одна «кабанья голова» не пробьет эту «стену» норвежцев. Они слишком тесно набились в проем под аркой и отчаялись, а отчаявшиеся люди будут драться изо всех сил за шанс спастись. В конце концов все они погибнут, это правда, но многие из моих людей погибнут вместе с ними.
— Оставайтесь здесь, — велел я своим воинам, протянул свой одолженный щит Ситрику, отдал ему свой шлем и вложил в ножны Вздох Змея.
Пирлиг последовал моему примеру, тоже сняв шлем.
— Ты не должен идти, — сказал я ему.
— Это почему? — спросил он с улыбкой.
Он протянул свой самодельный штандарт Райперу, положил на землю щит и, так как я был рад компании валлийца, мы вдвоем двинулись к воротам на мосту.