— Я думал, ты ее охраняешь?
— Охранял, — вяло произнес Эгберт, — но прошлой ночью господин Этельред сместил меня.
— Он тебя сместил? — спросил я.
А потом увидел, что серебряная цепь Эгберта, знак того, что он — командир, исчезла.
Тот снова пожал плечами, словно говоря, что не понимает причин такого решения.
— Он приказал явиться сюда, но, когда я пришел, так и не встретился со мной. Он болен.
— Надеюсь, серьезно болен?
На лице Эгберта мелькнула полуулыбка.
— Как мне сказали, он блевал. Вероятно, ничего серьезного.
Кузен занял дворец на вершине лунденского холма, превратив его в свое жилище, а я остался в римском доме у реки. Этот дом мне нравился. Мне всегда нравились строения римлян, потому что их стены отлично защищали от ветра, дождя и снега.
Дом был большим. Арка вела с улицы во двор, окруженный колоннадой. С трех сторон двора находились двери в небольшие помещения, некогда, наверное, служившие кладовыми или комнатами слуг. Одно из помещений было кухней с кирпичной печью для выпечки хлеба — такой огромной, что в ней можно было одновременно испечь хлебов для трапезы сразу трех команд.
С четвертой стороны двора имелся вход в шесть комнат. В двух из них хватило бы места, чтобы там собрались все мои гвардейцы. За этими двумя большими комнатами была мощеная терраса, смотревшая на реку. Вечером на ней было приятно находиться, хотя во время отлива вонь Темеза могла стать невыносимой.
Я мог бы вернуться в Коккхэм, но все-таки остался в Лундене, и люди из беррокскирского фирда тоже остались, хотя и без восторга — ведь весной им нужно было работать на своих фермах. Но я удержал их в Лундене, чтобы укрепить городские стены. Я бы вернулся домой, если бы считал, что эту работу выполнит Этельред, но тот, похоже, пребывал в блаженном неведении относительно печального состояния городских укреплений.
Зигфрид залатал в нескольких местах стены и укрепил ворота, но все равно работы оставалось очень много. Старая кладка осыпалась и кое-где даже рухнула в вырытый под стенами ров. Мои люди рубили и обтесывали деревья, чтобы сделать новые палисады там, где стена стала ненадежной.
Потом мы вычистили ров, выгребли из него утрамбовавшуюся грязь и вколотили в дно заостренные колья, которые радушно встретили бы любого атакующего.
Альфред прислал приказ, гласивший, что весь старый город следует отстроить. Любое находящееся в хорошем состоянии римское здание следовало сохранить, а руины снести до основания и заменить их крепким деревом, покрытым тростниковыми крышами. Но для такой работы у нас не имелось ни людей, ни денег.
Идея Альфреда заключалась в том, чтобы саксы незащищенного нового города перебрались в старый Лунден и были бы в безопасности за его укреплениями. Но саксы все еще боялись призраков, таящихся в римских зданиях, и упрямо отказывались от всех предложений занять покинутые дома. Мои люди из беррокскирского фирда боялись призраков не меньше, но еще больше боялись меня, поэтому остались в старом городе и работали.
Этельред даже не смотрел, чем я занимаюсь. Его «болезнь», должно быть, прошла, потому что он развлекался охотой. Каждый день кузен выезжал в лесистые холмы к северу от города и гонялся там за оленями. Этельред никогда не брал с собой меньше сорока человек, потому как оставалась опасность, что банды мародерствующих датчан приблизятся к Лундену. Таких банд было множество, но по велению судьбы ни одна из них Этельреду не повстречалась.
Каждый день я видел на востоке всадников, пробирающихся по безлюдным темным болотам за той окраиной города, что была обращена к морю. Это были датчане — они наблюдали за нами и, без сомнения, возвращались с донесениями к Зигфриду.
Я получил известия о нем. В них говорилось, что он жив, хотя так жестоко изранен, что не может ни стоять, ни ходить. Зигфрид укрылся вместе с братом и Хэстеном в Бемфлеоте и оттуда посылает воинов к устью Темеза. Корабли саксов не осмеливались плавать во Франкию, потому что норвежцы и датчане жаждали мести после своего поражения в Лундене.
Один датский корабль с драконом на форштевне даже поднялся вверх по Темезу, и люди на этом корабле насмехались над нами, пока судно держалось в бурлящей воде прямо под брешью в разбитом мосту. На его борту были пленники-саксы, и датчане убили их одного за другим, позаботившись, чтобы мы хорошо рассмотрели кровавую казнь.
На борту находились и пленные женщины, и мы слышали, как те кричат.
Я послал Финана с дюжиной других людей на мост; они принесли с собой горшок с огнем и, едва очутившись на мосту, начали стрелять в незваных гостей огненными стрелами. Все капитаны боятся огня, и стрелы, хотя большинство из них и не попали в цель, заставили датчан устремиться вниз по реке — туда, где стрелы не могли уже их достать. Но они не ушли далеко, и их гребцы удерживали корабль против течения, пока викинги убивали все новых пленников.
Датчане ушли только тогда, когда я собрал команду на одном из захваченных судов, пришвартованных у причалов, — лишь тогда чужой корабль развернулся и начал грести вниз по реке в сгущающихся вечерних сумерках.
Другие корабли из Бемфлеота пересекли широкое устье Темеза и высадили людей в Уэссексе.
Эта часть Уэссекса была недобрым местом. Некогда она принадлежала королевству Кент — до тех пор, пока ее не завоевали восточные саксы. И, хотя люди Кента были саксами, они говорили со странным акцентом. Эти места всегда были дикими, близкими к тем землям, что лежали за морем, и их всегда грабили викинги.