Может, король считает, что публичное увещевание спасет Этельфлэд от битья исподтишка?
Послание явно соответствовало философии Альфреда, потому что тот верил: королевство сможет процветать лишь тогда, когда будет управляться с помощью законов, получая распоряжения от правительства, будет послушно воле Бога и короля.
Но как он мог смотреть на свою дочь, видеть ее синяки — и одобрять все это? Он ведь всегда любил своих детей. Я наблюдал, как они растут, и видел, как Альфред играет с ними, однако его религия позволяла ему унижать любимую дочь.
Иногда, молясь своим богам, я отчаянно благодарю их за то, что те позволили мне спастись от бога Альфреда.
У Эркенвальда наконец иссякли слова. Наступило молчание, а потом Альфред встал и повернулся к нам лицом.
— Слово Господа, — сказал он, улыбаясь.
Священники пробормотали короткие молитвы, после чего Альфред покачал головой, словно выбрасывая из нее дела благочестия.
— Город Лунден теперь — истинная часть Мерсии, — сказал он, и через зал пронесся одобрительный, более громкий шум. — Я вверил гражданское правление этим городом епископу Эркенвальду, — он повернулся к епископу и улыбнулся ему, а тот самодовольно ухмыльнулся и поклонился, — а господин Утред будет отвечать за оборону города.
Альфред посмотрел на меня. Я не поклонился.
Тогда Этельфлэд повернулась. Я думал, она не знает, что я нахожусь в этом зале, но, когда произнесли мое имя, она повернулась и пристально посмотрела на меня. Я подмигнул ей, и на ее покрытом синяками лице появилась улыбка.
Этельред не видел, как я подмигнул. Он демонстративно игнорировал меня.
— Город, конечно, — продолжал Альфред, и его голос внезапно стал ледяным, потому что он заметил, как я подмигиваю, — находится под властью и правлением моего любимого зятя. Со временем Лунден станет ценной частью его владений, однако в данный момент мой зять милостиво согласился, чтобы Лунденом управляли опытные в таких делах люди.
Другими словами, Лунден, может, и был частью Мерсии, но в намерения Альфреда не входило, чтобы он уплыл из рук восточных саксов.
— Епископ Эркенвальд имеет полномочия установить размеры пошлин и взимать налоги, — объяснил Альфред, — и одна треть денег будет тратиться на нужды гражданского правительства, одна треть — на церковь, а одна треть — на защиту города. И я знаю, что под руководством епископа и с помощью Всемогущего мы сможем возвести город, который прославит Христа и Его церковь.
Большинство людей в зале были мне незнакомы — почти все они являлись мерсийскими танами, призванными в Лунден на встречу с Альфредом. Среди них находился и Алдхельм — его лицо все еще было черным и окровавленным после того, как я его избил. Один раз он взглянул на меня и моментально повернулся в другую сторону.
Призыв короля был неожиданным, и лишь немногие таны добрались до Лундена. Теперь эти люди слушали Альфреда довольно вежливо, но почти все они разрывались между двумя господами. Северная Мерсия находилась под правлением датчан, и только южную часть страны, граничащую с Уэссексом, можно было назвать землей свободных саксов. Но даже эта земля жила в постоянном беспокойстве.
Мерсийский тан, желавший уцелеть, а также чтобы его дочерей не захватили в рабство и не угнали скот, благоразумно платил датчанам дань — точно так же, как платил налоги Этельреду, который благодаря своим унаследованным владениям, женитьбе и происхождению был признан самым благородным из мерсийских танов. Если бы Этельред захотел, он мог бы объявить себя королем, и я не сомневался, что именно таково его желание. Но этого не хотел Альфред, а Этельред без Альфреда был никем.
— Мы намереваемся избавить Мерсию от языческих набегов, — сказал король. — Чтобы это сделать, нужно укрепить Лунден и таким образом раз и навсегда помешать кораблям норманнов подниматься вверх по Темезу. А сейчас мы должны удержать Лунден. Как это следует сделать?
Ответ был очевиден, но это не остановило всеобщих прений. Они бессмысленно тянулись и тянулись, пока люди спорили о том, сколько войск понадобится, чтобы защитить стены. Я не принимал участия в обсуждении, прислонился к стене и примечал, кто из танов полон энтузиазма, а кто осторожничает.
Епископ Эркенвальд время от времени посматривал на меня, явно гадая, почему я не бросаю свои зерна пшеницы на общий ток. Но я продолжал хранить молчание.
Этельред внимательно слушал и в конце концов подвел итог обсуждению.
— Город, господин король, — с умным видом заявил он, — нуждается в гарнизоне из двух тысяч воинов.
— Мерсийцев, — сказал Альфред. — Людей, которые должны прийти из Мерсии.
— Конечно, — быстро согласился Этельред.
Я заметил, что многие из танов явно сомневаются.
Альфред тоже это заметил и посмотрел на меня.
— За оборону отвечаешь ты, господин Утред. Каково твое мнение?
Я чуть было не зевнул, но ухитрился сдержаться.
— У меня есть нечто лучшее, чем мнение, господин король, — проговорил я. — Я могу изложить факты.
Альфред приподнял бровь и одновременно сумел изобразить неодобрение.
— Ну? — раздраженно спросил он, когда я сделал слишком длинную паузу.
— Четыре человека на каждый поль , — сказал я.
В поле было примерно шесть шагов, и решение поставить на каждый поль по четыре человека принадлежало Альфреду, а не мне. Когда он приказал строить бурги, то со свойственной ему дотошностью вычислил, сколько человек понадобится, чтобы защищать каждый, и итоговое число определялось окружностью стен. Стены Коккхэма имели в длину тысячу четыреста шагов, поэтому моя гвардия и фирд выставили для их защиты тысячу человек. Но Коккхэм был маленьким бургом, а Лунден — городом.