— Щенок пытается нас позабавить, — пренебрежительно бросил Зигфрид.
Конечно, он мне не поверил, но я надеялся, что посеял маленькое зернышко сомнения и его хватит, чтобы уменьшить размер выкупа, который я собирался предложить. Я знал, как и Зигфрид, что окончательная цена будет огромной. Но, может быть, если я буду повторять это достаточно часто, то смогу убедить его, что Альфред не очень-то заботится об Этельфлэд?
— Может, мне взять ее в любовницы? — предложил Зигфрид.
Я заметил, что стоящий рядом с братом Эрик неловко шевельнулся.
— Тогда ей повезет, — беспечно ответил я.
— Ты лжешь, щенок! — сказал Зигфрид, но в его тоне звучала еле слышная нотка нерешительности. — Но сакская сука беременна. Может, ее отец купит ребенка?
— Если родится мальчик, возможно, — с сомнением проговорил я.
— Тогда ты должен предложить цену, — сказал Зигфрид.
— За внука Альфред может немного заплатить, — начал я.
— Но не мне, — перебил Зигфрид. — Ты должен убедить Веланда, что стоишь доверия.
— Вёлунда? — переспросил я, думая, что тот имеет в виду кузнеца богов.
— Гиганта Веланда, — сказал Зигфрид и с улыбкой мотнул головой, указывая куда-то за мою спину. — Он датчанин, и ни один человек ни разу не смог побороть его.
Я повернулся и увидел самого большого из всех когда-либо виденных мною людей. Огромного. Без сомнения, то был воин, хотя он не носил ни оружия, ни кольчуги. На нем были только кожаные штаны и сапоги, а выше пояса он был обнажен, и его мускулы походили на перекрученные под кожей канаты. На широкой груди и массивных руках извивались черные вытатуированные драконы, на предплечьях красовалось множество браслетов — таких больших я еще не видел, потому что обычный браслет не налез бы на руку Веланда. Он был лыс, и в его бороду, черную, как драконы на его теле, были вплетены маленькие амулеты. Покрытое шрамами лицо Веланда было злобным и тупым, но, перехватив мой взгляд, он улыбнулся.
— Ты должен убедить Веланда, — сказал Зигфрид, — что не лжешь, щенок, иначе я не буду с тобой разговаривать.
Я ожидал чего-нибудь в этом роде. Альфред считал, что мы явимся в Бемфлеот, проведем цивилизованные переговоры и придем к умеренному компромиссу, о котором я должным образом ему доложу. Но я больше знал о нравах скандинавов. Им нравились развлечения. Раз я явился для переговоров, то сперва должен был показать свою силу, должен был доказать, что чего-то стою. Но, поглядев на Веланда, я понял — меня ждет поражение. Тот на голову возвышался надо мной, как я на голову возвышался над большинством остальных мужчин. Однако тот же самый инстинкт, который предупредил меня о грядущем испытании, побудил меня также взять с собой Стеапу, который улыбался своей улыбкой черепа. Тот не понял ни слова из нашего с Зигфридом разговора, но все понял по позе Веланда.
— Его нужно побить? — спросил меня Стеапа.
— Дай мне это сделать, — ответил я.
— Пока я жив, не дам, — ответил тот, расстегнул свой пояс с мечами и отдал оружие отцу Виллибальду, потом стянул через голову тяжелую кольчугу.
Наблюдающие за нами люди в предвкушении боя разразились хриплыми радостными криками.
— Лучше надейся, что твой человек победит, щенок, сказал за моей спиной Зигфрид.
— Он победит, — ответил я с уверенностью, которой не испытывал.
— Весной, щенок, — прорычал Зигфрид, — ты помешал мне распять священника. Мне все еще любопытно, каково это, поэтому, если твой человек проиграет, я приколочу к кресту тот кусок церковного дерьма, что стоит рядом с тобой.
— Что он говорит?
Виллибальд увидел зловещий взгляд, брошенный на него Зигфридом; неудивительно, что голос священника звучал тревожно.
— Он велит тебе не пускать в ход христианскую магию, чтобы повлиять на исход боя, — солгал я.
— И все равно я буду молиться, — храбро сказал отец Виллибальд.
Веланд вытянул огромные руки и согнул толстые пальцы. Топнув, он встал в борцовскую стойку, хотя я сомневался, что этот бой ограничится только борьбой.
Внимательно наблюдая за ним, я тихо обратился к Стеапе:
— Он сильнее опирается на правую ногу. Возможно, когда-то получил рану в левую.
Я зря старался, потому что Стеапа меня не слушал. Глаза его сощурились и стали яростными, а лицо, всегда такое застывшее, превратилось теперь в натянутую маску сосредоточенного гнева. Он смахивал на безумца.
Я вспомнил, как однажды сражался с ним. Это было в день перед Йолем, в тот самый день, когда датчане Гутрума неожиданно обрушились на Сиппанхамм, и перед тем боем Стеапа был спокоен. В тот далекий зимний день ой казался мне рабочим, готовящимся к труду, уверенным в своих орудиях и навыках, но сейчас выглядел совсем по-другому. Теперь его охватила первобытная ярость — то ли потому, что ему предстояло сразиться с ненавистным язычником, то ли потому, что в Сиппанхамме он недооценивал меня, не знаю. И мне было все равно, почему он такой.
— Помни, — снова попытался я заговорить с ним, — кузнец Вейланд был хромым.
— Начинайте! — выкрикнул за моей спиной Зигфрид.
— Господь и Иисус! — взвыл Стеапа. — Ад и Христос!
Он проорал это не в ответ на приказ Зигфрида — и сомневаюсь, что он вообще услышал команду. Стеапа просто собирал остатки своего напряжения, как лучник, натягивающий тетиву охотничьего лука еще на один дюйм, чтобы придать стреле смертельную силу.
А потом Стеапа по-звериному завыл и напал.
Веланд тоже ринулся вперед, и они встретились, как два оленя, сражающихся в брачный период.