Саксонские Хроники - Страница 499

К оглавлению

499

— Ты знаешь, почему его зовут Кровавые Волосы? — спросил Альфред.

— Потому что перед каждой битвой, господин, он приносит коня в жертву Тору и мочит свои волосы в крови животного.

— Да. — Альфред прислонился к палисаду. — Как ты можешь быть уверен, что он пойдет на Феарнхэмм?

— Потому что я заманю его туда, господин. Я сделаю западню и вздерну его на наши копья.

— Женщина? — спросил Альфред, чуть вздрогнув.

— Говорят, она для него особенная, господин.

— Я тоже об этом слышал. Но Харальд заведет себе других шлюх.

— Она — не единственная причина, по которой он явится в Феарнхэмм, господин. Но хватило бы и ее одной.

— Женщины приносят грех в этот мир, — проговорил Альфред так тихо, что я едва расслышал его.

Прислонившись к дубовым бревнам парапета, он смотрел в сторону маленького города Годелмингама, что лежал в нескольких милях к востоку. Людям, которые там жили, приказали бежать, и теперь единственными тамошними обитателями были пятьдесят моих человек, что стояли на страже, чтобы предупредить нас о приближении датчан.

— Я надеялся, что датчане больше не возжелают моего королевства, — печально произнес Альфред, нарушив молчание.

— Они всегда будут желать захватить Уэссекс, — ответил я.

— Все, о чем я прошу Бога, — продолжал король, не обратив внимания на мои слова, — это чтобы Уэссекс был в безопасности и чтобы им правил мой сын.

Я ничего не ответил на это. Не существовало закона, который провозглашал бы, что сын должен стать преемником своего отца-короля. А если бы такой закон существовал, Альфред не был бы правителем Уэссекса. Он стал преемником своего брата, хотя у этого брата имелся сын, Этельвольд, отчаянно желавший стать королем. Когда отец его умер, Этельвольд был слишком молод, чтобы взойти на трон, но теперь ему было лет тридцать — возраст, в котором мужчина достигает наивысшего расцвета в том, чтобы вдребезги упиться.

Альфред вздохнул и выпрямился.

— Ты будешь нужен Эдуарду в качестве советчика, — сказал он.

— Я должен чувствовать себя польщенным, господин, — проговорил я.

Альфред услышал покорную нотку в моем голосе, и она ему не понравилась. Он напрягся, и я ожидал его обычного выговора, но король скорее огорчился, чем рассердился.

— Господь благословил меня, когда я взошел на трон, — тихо сказал он. — Господин Утред, казалось невозможным, что мы в силах сопротивляться датчанам. Однако милостью Божьей Уэссекс уцелел. У нас есть церкви, монастыри, школы, законы. Мы создали страну, где обитает Бог, и мне не верится, что воля Господа заключается в том, что все это должно исчезнуть, когда меня призовут предстать пред Его судом.

— Может, до этого момента еще много лет, господин, — сказал я все тем же почтительным тоном.

— Не будь дураком! — прорычал Альфред с внезапным гневом.

Он содрогнулся, на мгновение прикрыл глаза, а когда заговорил снова, голос его был тихим и безжизненным.

— Я чувствую приближение смерти, господин Утред. Это похоже на засаду. Я знаю — она там, и ничего не могу поделать, чтобы ее избежать. Она заберет меня и уничтожит, но я не хочу, чтобы вместе со мной она уничтожила Уэссекс.

— Если такова воля вашего Бога, — грубо сказал я, — тогда я ничего не могу поделать, да и Эдуард не в силах этого остановить.

— Мы не марионетки в руках Божьих, — раздраженно проговорил Альфред. — Мы все — его инструменты. Мы выковываем нашу судьбу.

Он с горечью посмотрел на меня, потому что никогда не мог простить, что я предпочел христианству другую веру.

— Разве ваши боги не вознаграждают вас за хорошее поведение? — спросил король.

— Мои боги своенравны, господин.

Я узнал слово «своенравны» от епископа Эркенвальда, который использовал его как оскорбление. Но как только я узнал, что оно означает, слово понравилось мне. Мои боги своенравны.

— Как ты можешь служить своенравному богу? — спросил Альфред.

— Я и не служу.

— Но ты сказал…

— Что они своенравны, — перебил я, — но так уж они развлекаются. Моя задача — не служить им, а развлекать их, и, если мне это удастся, они вознаградят меня в следующей жизни.

— Развлекать их?

Судя по голосу Альфреда, он был шокирован.

— Почему бы и нет? — вопросил я. — У нас есть кошки, собаки и соколы, которых мы держим для своего удовольствия, и боги создали нас для того же. Зачем тебя создал твой Бог?

— Для того, чтобы я был его слугой, — твердо проговорил Альфред. — Если я — кошка Бога, тогда я должен ловить мышей дьявола. Это — долг, господин Утред, долг.

— Ну, а мой долг — поймать Харальда и отсечь ему голову, — ответил я. — Полагаю, это развлечет моих богов.

— Твои боги жестоки, — сказал он.

— Люди жестоки, — ответил я, — а боги сотворили нас подобными себе. Некоторые боги добры, некоторые жестоки. Вот и мы такие же. Если это позабавит богов, Харальд снесет мою голову с плеч. — Я прикоснулся к своему амулету-молоту.

Альфред поморщился.

— Бог сделал нас своими инструментами, и я не знаю, почему он выбрал тебя, язычника. Но он и вправду выбрал тебя, и ты хорошо мне служил.

То, с каким жаром говорил король, удивило меня, и я склонил голову в знак признательности.

— Благодарю, господин.

— А теперь я хочу, чтобы ты послужил моему сыну.

Я должен был знать, что надвигается, но почему-то эта просьба застала меня врасплох.

Мгновение я молчал, пытаясь придумать, что сказать.

— Я согласился служить тебе, господин, — наконец ответил я, — и служил тебе, но у меня есть свои битвы, которые я должен пройти.

499