— Она благословила меня, Утред. Она была мертва и все равно меня благословила! Ты видел?
— Пойдем отсюда, — ласково сказал я.
— Она ко мне прикоснулась!
— Пойдем отсюда, — повторил я, и на сей раз Этельфлэд позволила оттащить себя от трупа, от жара огня, полыхавшего как раз за палисадом.
— Ее надо должным образом похоронить, — настаивала она. Потом попыталась высвободиться из моих рук, чтобы вернуться к трупу.
— Ее похоронят, — сказал я, удерживая Этельфлэд.
— Не дай ей сгореть! — сказала Этельфлэд сквозь слезы. — Она не должна испробовать огня преисподней, Утред! Позволь мне избавить ее от огня!
Вербурх была очень близко к топке, опалявшей дальнюю сторону палисада, и я знал, что палисад этот в любое мгновение вспыхнет.
Я оттолкнул Этельфлэд, шагнул обратно к Вербурх и стащил ее маленькое тело с оставшихся двух гвоздей. Едва я перекинул труп через плечо, как меня обволок темный дым. Я почувствовал, как жар внезапно ударил меня по спине, и понял — палисад охватило пламя. Но тело Вербурх было в безопасности.
Я положил ее лицом вниз на речном берегу, и Этельфлэд укрыла труп плащом.
Воины восточных саксов, получившие теперь подкрепление человек в сорок, смотрели на нас с разинутыми ртами с южного берега реки.
— Иисус, Патрик и Иосиф, — сказал Финан, приближаясь ко мне.
Он взглянул на Этельфлэд, которая стояла на коленях возле тела аббатисы, и я почувствовал — Финан не хочет, чтобы Этельфлэд слышала то, что он должен сказать. Поэтому я повел его вдоль реки к мельнице, которая тоже горела.
— Ублюдки раскопали могилу Алдхельма, — сказал Финан.
— В которую я его уложил, — ответил я. — И поэтому я должен беспокоиться насчет того, что они сотворили?
— Они изувечили его, — сердито сказал Финан. — Сняли всю одежду, кольчугу и изрезали труп. Когда мы его нашли, его ели свиньи.
Он перекрестился.
Я взглянул на деревню. Церковь, монастырь и мельница горели, но из домов подожгли только два, хотя, без сомнения, обыскали все подряд. Грабители торопились и сожгли самое ценное, но у них не хватило времени уничтожить весь Лекелейд.
— Хэстен — скверная тварь, — сказал я, — но изувечить труп и распять женщину? Это на него не похоже.
— То была Скади, господин, — сказал Финан.
Он поманил человека, одетого в короткую кольчугу, в шлеме с заржавленными шарнирами.
— Меня зовут Келворт, господин, — сказал этот человек. — И я служу олдермену Этелноту.
— Ты — один из часовых с другого берега реки?
— Да, господин.
— Мы перевезли его через реку на лодке, — объяснил Финан. — Теперь расскажи господину Утреду, что ты видел.
— То была женщина, господин, — нервно проговорил Келворт. — Высокая женщина с длинными черными волосами. Та самая женщина…
Он замолчал, потом решил, что больше ему нечего сказать.
— Продолжай, — велел я.
— Та самая женщина, которую я видел при Феарнхэмме, господин. После битвы.
— Встань, — велел я и спросил у Финана: — Кто-нибудь из местных жителей уцелел?
— Кое-кто, — безрадостно ответил тот.
— Несколько человек переплыли через реку, господин, — сказал Келворт.
— И все выжившие, — проговорил Финан, — рассказывают одно и то же.
— Скади? — спросил я.
Ирландец кивнул.
— Похоже, она возглавляла набег, господин.
— Хэстена тут не было?
— Если и был, господин, никто его не заметил.
— Все приказы отдавала женщина, господин, — сказал Келворт.
Я посмотрел на север, гадая, что происходит в остальной Мерсии. Я искал красноречивые столбы дыма, но не увидел ни одного. Этельфлэд подошла и встала рядом со мной, и я молча положил руку ей на плечо. Она не шевельнулась.
— Почему они сюда пришли? — спросил Финан.
— За мной, — горько проговорила Этельфлэд.
— Это разумно, моя госпожа, — сказал Финан.
В некотором роде так оно и было. Я не сомневался, что Хэстен посылал шпионов в Мерсию. Шпионы были торговцами или бродягами — кем угодно, у кого есть причины путешествовать, и они рассказали ему, что Этельфлэд — пленница в Лекелейде. А она наверняка могла стать полезным и весомым заложником. Но зачем посылать Скади, чтобы ее схватить?
Мне подумалось, хотя я не сказал этого вслух: куда более вероятно, что Скади явилась за моими детьми. Шпионы Хэстена выяснили, что с Этельфлэд трое детей, а Скади теперь ненавидела меня. А когда Скади ненавидит, никакая жестокость не утолит ее жажды мести. Я понял, что мои подозрения верны, и содрогнулся.
Если бы Скади явилась всего на два дня раньше, она бы схватила моих детей, и тогда я очутился бы в ее власти.
Я прикоснулся к молоту Тора и сказал:
— Мы похороним мертвых, а потом уедем.
Именно в этот миг на мою руку, все еще лежащую на плече Этельфлэд, опустилась пчела. Я не пытался ее согнать, потому что не хотел убирать руку. Сперва я почувствовал насекомое, потом увидел, как оно вяло ползет к моему большому пальцу.
«Пчела улетит», — подумал я. Но после, безо всякой причины, она меня ужалила. Я выругался от внезапной боли и прихлопнул насекомое, испугав Этельфлэд.
— Вотри в укус лук, — сказала она, но я не мог тратить время на поиски лука, поэтому махнул на все рукой.
Я знал — укус был знамением, посланием богов, но не хотел об этом думать, потому что знамение наверняка было недобрым.
Мы похоронили мертвых. Трупы большинства сгоревших монахинь съежились, сделавшись чуть больше детей, и теперь они разделили могилу со своей распятой аббатисой.