Саксонские Хроники - Страница 601

601

Он переходил от одной группе к другой, и я вспомнил, насколько скучной была первая речь его отца перед великой победой при Этандуне. Эдуард справлялся не намного лучше, но его серьезность была убедительной, и люди одобряюще забормотали, когда он пообещал, что во время атаки пойдет впереди.

— Ты должен сделать так, чтобы он выжил, — сурово сказал мне отец Коэнвулф.

— Разве за это отвечает не твой Бог? — спросил я.

— Отец Эдуарда никогда не простит тебе, если его сын погибнет.

— У него есть еще один сын, — легкомысленно ответил я.

— Эдуард — хороший человек, — сердито сказал Коэнвулф. — И он будет хорошим королем.

Я согласился с этим. Раньше я так не думал, но мне начал нравиться Эдуард. В нем чувствовалась воля, и я не сомневался, что он окажется храбрым. Конечно, он боялся, как и все остальные, но стиснул зубы и держал своим страхи при себе. Он был полон решимости доказать, что он — достойный наследник трона, а это означало, что ему придется отправиться в бойню. Юноша не дрогнул при мысли об этом, за что я его уважал.

— Он будет хорошим королем, — сказал я Коэнвулфу, — если докажет, на что способен. И ты знаешь, что он может это доказать.

Священник помолчал, потом кивнул.

— Но присмотри за ним, — умоляюще проговорил он.

— Я уже велел присмотреть за ним Стеапе. Большего я сделать не могу.

Отец Пирлиг, одетый в ржавую кольчугу, с мечом на поясе, со свисающими с плеч топором и щитом, вышел из темноты.

— Мои люди готовы, — сказал он.

Я дал ему тридцать человек, их задача заключалась в том, чтобы сперва перенести ульи вниз по темному холму, а потом — через ров.

Я посмотрел на восток. Там не было ни малейшего проблеска света, но я ощущал, что короткая ночь подходит к концу. Я прикоснулся к молоту Тора и сказал:

— Пора.

Люди Стеапы подняли шум у подножия холма, чтобы отвлечь датчан — а тем временем сотни человек, в темноте, под черными облаками, начали спускаться по крутому склону, на этот раз слева от крепости. Впереди люди Эдуарда несли лестницы. Я увидел, как у края рва вспыхнули факелы и мелькнули перья стрел, наспех выпущенных в сторону укреплений.

В воздухе пахло солью и моллюсками. Я подумал о прощальном поцелуе Этельфлэд, о ее внезапном порывистом объятии, и во мне волной поднялся страх.

Все казалось таким простым. Пересечь ров, поставить лестницы на маленький грязный уступ между рвом и стеной, взобраться по этим лестницам. Погибнуть.

Мы продвигались вперед беспорядочно — каждый находил собственный путь вниз по холму; командиры тихо окликали людей, чтобы собрать их там, где сгоревшие руины деревни давали хотя бы маленькое укрытие. Мы были достаточно близко к крепости, чтобы слышать, как датчане издеваются над отступлением людей Стеапы. Факелы, брошенные вверх, чтобы осветить ров, еле тлели.

Я надеялся, что теперь датчане отменили боевую тревогу.

Люди разошлись по постелям и к своим женщинам, а мы ждали в темноте, прикасаясь к своему оружию и к своим амулетам, слушая журчание воды, пока прилив отступал из широких болот.

Веостана с нами не было, он находился на покрытых кочками болотах — я приказал ему показать своих людей к западу от крепости. Я надеялся, что тогда некоторые защитники оттянутся на западную стену.

К востоку у меня имелось две сотни человек, готовых атаковать вытащенные на берег суда на дальнем конце ручья.

Этими людьми командовал Финан. Мне не нравилось оставаться без Финана, без его щита рядом, но мне нужен был воин, который помешал бы датчанам спастись, а другого такого свирепого в битве и такого здравомыслящего человека, как ирландец, у меня не было.

Но ни Веостан, ни Финан не могли показаться до рассвета. До рассвета ничего не могло случиться.

Западный ветер принес с собой холодный мелкий дождик. Священники молились. Люди Осферта, державшие свернутые паруса, присели на корточки среди высокой крапивы у края деревни, всего в сотне шагов от ближайшего к нам края рва. Я ждал вместе с Осфертом, примерно в ярде перед Эдуардом, который не говорил ни слова, а лишь сжимал золотой крест, висевший у него на шее.

Стеапа нашел нас и ждал рядом с Этелингом. Шлем холодил мне уши и шею, кольчуга была влажной.

Я слышал разговоры датчан. После каждой нашей ложной атаки они посылали людей, чтобы собрать копья, и я полагал, что как раз этим они и занимаются сейчас в тусклом свете догорающих факелов. Потом я их увидел — просто тени среди теней — и понял, что рассвет почти наступил. Серый свет смерти расползался позади нас, как пятно на кромке мира.

Я повернулся к Эдуарду.

— Пора, господин.

Он встал — юноша на краю битвы. На одно биение сердца ему отказал голос, потом он обнажил длинный меч.

— За Бога и за Уэссекс! — прокричал он. — За мной!

Так начался бой за Бемфлеот.

Мгновение все идет так, как ты себе представлял, потом все меняется, и на первый план выступают детали. Не относящиеся к делу детали. Может, они потому так врезаются в память, что ты знаешь — эти мелочи могут быть последним, что ты видишь в жизни.

Помню звезду, мелькнувшую, как мерцающая свеча, между облаками на западе, стук стрел в деревянном колчане бегущего лучника, отражение волчьего света на воде Темеза к югу, бледные перья стрел, воткнувшихся в деревянную стену крепости, и звяканье разболтавшихся звеньев на подоле кольчуги Стеапы, который бежал справа от Эдуарда.

Я помню, как вместе с нами бежал черно-белый пес, на шее его была завязана потрепанная веревка. Казалось, мы бежим молча, но молчания там быть не могло. Восемьсот человек бежали к крепости, когда солнце тронуло серебром кромку мира.

601