Саксонские Хроники - Страница 634

634

– Монахи? – удивился я. – А разве это не земля Кнута Ранульфсона?

– А ему-то что за дело? – отмахнулась она. – Пока поток серебра исправно течет к нему в руки, ему плевать, кто какому богу молится.

Как и большинство жителей города, она была сакской, но говорила о Кнуте с явным уважением. Неудивительно. Он был богат, он был опасен и считался лучшим мечником во всей Британии. Поговаривали, что у его меча самый длинный и смертоносный клинок во всей стране, поэтому его прозвали Кнут Длинный меч. Кроме того, он был горячим сторонником Сигурда. Если бы Кнут Ранульфсон узнал, что я нахожусь на его земле, Буккестан тут же заполонили бы датчане, жаждущие моей смерти. – Так ты приехал сюда на горячие источники? – обратилась ко мне вдова.

– Я ищу колдунью, – ответил я.

Женщина перекрестилась.

– Да храни нас Господь, – поспешно произнесла она.

– Что мне сделать, – спросил я, – чтобы увидеть ее?

– Заплатить монахам, естественно.

Странные они, эти христиане. Утверждают, будто у языческих богов нет могущества и что старые верования – такой же обман, как железо Лудды, и в то же время, когда они заболевают, или когда бывает неурожай, или когда у них нет детей, они идут к ведьме – к колдунье, которая имеется в каждом городе. Священник читает проповеди, направленные против таких женщин, объявляет их порочными и еретичками, а на следующий день платит им серебром, чтобы узнать свое будущее или свести бородавки с лица. Монахи Буккестана были такими же. Они охраняли римские купальни, они распевали псалмы в церкви, и они же брали серебро и золото за то, чтобы устроить желающим встречу с троллихой. Троллиха – это женщина-чудовище, и именно так я воспринимал Эльфаделль. Я боялся ее и одновременно хотел поговорить с ней, поэтому я поручил Лудде и Райперу все организовать. Они вернулись и сообщили, что колдунья требует золота. Не серебра, а именно золота.

В это путешествие я взял ценности и почти все свои деньги. Я был вынужден забрать золотые цепи у Сигунн и двумя из них расплатился с монахами. При этом я мысленно поклялся, что однажды вернусь сюда и заберу у них свои драгоценности.

На второй день нашего пребывания в Буккестане, когда наступили сумерки, я пошел на юг и запад, к холму, который нависал над городом. Этот холм был знаменит тем, что на его вершине располагались могилы древних людей, такие ярко-зеленые курганы на фоне голых склонов. Вокруг таких курганов всегда обитают мстительные призраки, и когда тропа привела меня в лес, где росли ясени, березы и вязы, я ощутил сильный озноб. Мне объяснили, куда идти, и предупредили, что, если я ослушаюсь, колдунья не покажется мне, однако сейчас я страшно жалел о том, что пошел один, без спутника, который оберегал бы мои тылы. Я остановился, но не услышал ничего, кроме дыхания ветра в листьях да шелеста воды в ближайшем ручье. Вдова рассказала мне, что одни вынуждены ждать, когда перед ними появится Эльфаделль, по несколько дней, а к другим, даже к тем, кто заплатил серебром или золотом, колдунья вообще не выходит.

– Она может раствориться в воздухе, – сообщила вдова, перекрестившись. Однажды, добавила она, колдунья отказалась являться самому Кнуту.

– А ярл Сигурд? – спросил я. – Он тоже к ней ходил?

– Он приезжал в прошлом году, – ответила она, – и был очень щедр. Его сопровождал какой-то сакский лорд.

– Кто именно?

– Откуда мне знать? Они ко мне на постой не просились. Они ночевали у монахов.

– Расскажи мне все, что помнишь, – попросил я.

– Молодой, – начала она, – с длинными волосами, как у тебя. Но он точно был саксом. – Большинство саксов в отличие от датчан стригли волосы коротко. – Монахи называли его Саксом, лорд, – продолжала вдова, – но кем он был на самом деле, я не знаю.

– А он точно был лордом?

– Он был одет как лорд.

На мне была одежда из кожи и кольчуга. Я не видел в лесу никакой опасности и поэтому уверенно шел вперед, пока не обнаружил, что тропинка упирается в известняковый утес, рассеченный огромной трещиной, из которой вытекает ручеек и, обегая упавшие осколки, с громким журчанием устремляется в лес. Я огляделся по сторонам, но никого не заметил и ничего не услышал. Мне даже показалось, что и птицы замолкли, хотя наверняка это был плод воображения, разыгравшегося из-за беспокойства. Я различил следы на берегу у самой кромки воды, но потом убедился, что они давние, глубоко вздохнул, перебрался через камни и вошел в пещеру, узкий, похожий на щель вход в которую был обозначен папоротниками.

Меня охватил страх, такой же сильный, как при Синуите, когда люди Уббы выстроились в шеренгу, выставили перед собой щиты и двинулись убивать нас. Я прикоснулся к молоту Тора, висевшему у меня на шее, вознес молитву Хёду, сыну Одина, слепому богу ночи, и только после этого двинулся дальше, пригибаясь в тех местах, где потолок нависал слишком низко. Позади меня быстро таял сумеречный свет. Мои глаза привыкли к полумраку, и я видел, что ступаю по гальке, которая громко хрустела у меня под ногами. С каждым шагом становилось все холоднее. Своим шлемом я не раз чиркал по потолку. Я снова сжал в кулаке молот Тора, уверенный, что эта пещера – один из входов в подземный мир, туда, где раскинулись корни Иггдрасиля и где три норны определяют наши судьбы; что это идеальное обиталище для карликов и эльфов, для этих созданий тени, которые терзают наши жизни и насмехаются над нашими надеждами. Я был напуган до крайности.

Оскальзываясь на камнях, я продвигался вперед почти ощупью. Наконец я почувствовал, что коридор закончился и я нахожусь в просторном зале, в котором любой звук отдавался гулким эхом. Я увидел мерцание света и в первое мгновение решил, что зрение играет со мной плохие шутки. Я снова дотронулся до молота и положил руку на рукоятку «Вздоха змея». Я замер и прислушался. Я смог различить только плеск воды, ни один звук не свидетельствовал о том, что в зале, кроме меня, есть еще кто-то. Крепче сжав рукоять, я взмолился слепому Хёду, чтобы он провел меня по этой кромешной тьме.

634