– Так за чем дело стало? – поинтересовался я.
Она помолчала, глядя на меня.
– Ты стал мудрее? – спросила она. Я ничего не ответил. – Ты пришел за мудростью, – продолжала она. – Ты ее нашел?
Где-то далеко за пределами пещеры прокричал петух. Я снова попытался разорвать путы, и снова у меня ничего не получилось.
– Разрежь ремни, – сказал я.
Она расхохоталась.
– Я не дура, Утред Беббанбургский.
– Ты не убила меня, – сказал я, – и это, вероятно, было глупостью с твоей стороны.
– Верно, – согласилась она. Она снова приподняла меч и прижала его острием к моей груди. – Так ты нашел мудрость этой ночью, а, Утред? – спросила она и улыбнулась, обнажив гнилые зубы. – Этой ночью наслаждений? – Я отодвинулся от меча, но она ткнула в меня острием, и на моей груди появилась кровь. Это позабавило ее. Сил держать меч у нее не было, поэтому она положила его плашмя мне на бедро. – Ты стонал в темноте, Утред. Стонал от удовольствия. Неужели не помнишь?
Я вспомнил девушку, которая приходила ко мне в ночи. Темнокожую, темноволосую, стройную и красивую, гибкую как ива, девушку, которая улыбалась, сидя на мне верхом и кончиками пальцев гладя меня по лицу и по груди; девушку, которая сладострастно изгибалась, когда мои руки ласкали ее груди. Я вспомнил, как ее колени сжимали мои бедра.
– Я помню сон, – мрачно произнес я.
Эльфаделль принялась двигаться взад-вперед, напоминая мне, что ночью делала темноволосая девушка. Лезвие меча при этом скользило по моему бедру.
– Это был не сон, – насмешливо произнесла она.
Мне захотелось убить ее, и она, поняв это, захохотала.
– Другие тоже пытались убить меня, – сказала она. – Однажды за мной пришли священники. Целая толпа, а вел их старый аббат с горящим факелом. Они громко молились, называли меня ведьмой-язычницей. Их кости все еще гниют в долине. У меня есть сыновья, знаешь ли. Матери очень полезно иметь сыновей, потому что на свете нет более сильной любви, чем любовь матери к своим сыновьям. Ты забыл про эту любовь, Утред Беббанбургский?
– Еще один сон, – сказал я.
– Не сон, – возразила она, и я вспомнил, как ночью меня баюкала моя мама, качала меня в колыбели, давала мне грудь, и я вспомнил удовольствие того момента и свои слезы, когда сообразил, что это сон – ведь моя мать умерла во время родов и я никогда не знал ее.
Эльфаделль улыбнулась.
– Впредь, Утред Беббанбургский, – сказала она, – я буду думать о тебе как о сыне. – Мне снова захотелось убить ее, и она снова поняла это и посмеялась надо мной. – Прошлой ночью, – продолжала она, – к тебе приходила богиня. Она показала тебе всю твою жизнь, и все твое будущее, и весь бескрайний мир людей, и что случится с ним. Ты все забыл?
– Богиня приходила? – спросил я.
Я помнил, как говорил не умолкая, я помнил грусть от того, что моя мать покинула меня, я помнил, как темноволосая девушка сидела на мне верхом, я помнил, как чувствовал себя больным и пьяным, я помнил сон, в котором я летел над миром на гребне ветров точно так же, как корабль – на гребне волны. А вот богини я не помнил.
– Какая богиня?
– Эрсе, естественно, – ответила она таким тоном, будто вопрос был глупейшим. – Ты же знаешь Эрсе? А она тебя знает.
Эрсе была одной из древних богинь Британии, когда наши люди пришли сюда из-за моря. Я знал, что ей – матери-земле, дарительнице жизни, богине – все еще поклоняются в отдаленных уголках страны.
– Я знаю Эрсе, – сказал я.
– Ты знаешь, что есть много богов, – сказала Эльфаделль, – и поэтому ты не настолько глуп. Христиане думают, что один бог будет служить и женщинам, и мужчинам, но как такое может быть? Разве может один пастух защитить каждую овцу в целом мире?
– Старый аббат пытался убить тебя?
Я перекатился на другой бок и оказался спиной к ней. Она не видела, чем я занимаюсь, а я тем временем принялся тереть кожаный ремень об острый камень в надежде, что мне удастся порвать путы. Правда, резких движений я делать не мог, иначе она бы все заметила. А чтобы отвлечь ее, я решил занять ее болтовней.
– Так старый аббат пытался убить тебя? – снова спросил я. – И как же получилось, что сейчас монахи защищают тебя?
– Новый аббат не дурак, – ответила она. – Он знает, что ярл Кнут с него живого сдерет кожу, если он прикоснется ко мне, вот он и служит мне.
– И ему плевать на то, что ты не христианка? – спросил я.
– Он любит денежки, которые ему приносит Эрсе, – хмыкнула она, – и он знает, что Эрсе живет в этой пещере и оберегает меня. А сейчас Эрсе ждет твоего ответа. Ты стал мудрее?
Я ничего не сказал, озадаченный вопросом, и это разозлило ее.
– Я что, неясно сказала? – сердито пробурчала она. – Что, глупость забила тебе уши и размягчила мозги?
– Я ничего не помню, – соврал я.
Она аж затряслась от хохота – при этом меч задергался на моей ноге – и снова задвигала бедрами взад-вперед.
– Семь королей погибнут, Утред Беббанбургский, семь королей и женщина, которую ты любишь. Такова твоя судьба. И сын Альфреда не будет править, Уэссекс умрет, Сакс убьет то, что ему дорого, датчане заполучат все, все изменится, и все останется по-прежнему, как было и будет всегда. В этом, видишь, ты стал мудрее.
– Кто такой Сакс? – спросил я. Я продолжал тереть ремень о камень, однако кожа даже не истончилась.
– Сакс – это король, который разрушит то, чем он правит. Эрсе знает все, Эрсе все видит.
Шаги в коридоре на мгновение дали мне надежду, что это мои люди, но в полумраке пещеры появились три монаха. Их возглавлял старик с взлохмаченными седыми волосами и впалыми щеками. Он уставился сначала на меня, потом на Эльфаделль, потом опять на меня.