Я взглянул на него.
— Ждет меня?
— Лорд Элфрик знает, что твой сын стал священником, знает, что тебя объявили изгоем. Он считает, что ты отправишься на север. Думает, что ты безумен. Он говорит, что тебе некуда идти, и потому ты придешь сюда.
И Элфрик оказался прав, подумал я. Порыв ветра принес тяжелые капли ливня. Прибой бурлил вокруг Радуги.
— Он ничего не знает, — гневно произнес я, — и не узнает, пока мой меч не войдет в его кишки.
— Он убьет тебя, — фыркнул Ценвал.
И Ролла его убил. Я кивнул датчанину, стоящему позади дрожащего Ценвала, который не догадывался о близкой смерти, пока с изумлением ее не узрел. Меч вонзился ему в шею, это был могучий и смертоносный удар, милосердный удар. Он скрючился на песке.
— По коням, — рявкнул я своим людям.
Семеро вскочили в седла, а остальные пошли пешком, изображая пленников.
Итак, мы отправились домой.
Убийствам придет конец.
Так я говорил себе, пока ехал в Беббанбург, в свой дом. Убийствам придет конец. Я прорвусь в крепость, закрою ворота и позволю миру скатиться в хаос, но сам буду жить спокойно за теми высокими деревянными стенами.
Пусть христиане и язычники, саксы и датчане сражаются, пока не останется ни одного, но я буду жить как король внутри Беббанбурга и уговорю Этельфлед быть моей королевой. Проезжающие по побережью купцы будут платить нам пошлину, а проплывающие мимо корабли — оплачивать эту возможность, монеты будут сыпаться, а жизнь пойдет своим чередом.
Когда рак на горе свистнет.
Отец Пирлиг обожал эту поговорку. Я скучал по Пирлигу. Он был одним из хороших христиан, хоть и валлийцем, после смерти Альфреда он вернулся в Уэльс и, насколько я знаю, до сих пор жил там.
Когда-то он был воином, и я подумал, что ему понравилось бы это дерзкое нападение. Вдевятером против Беббанбурга. Я не считал Блекульфа, владельца Радуги, хоть он и шел с нами.
Я предложил ему остаться рядом со своим любимым кораблем, окруженным врагами, но он боялся крестьян и опасался за сына, поэтому шел позади лошадей.
Девять человек. Один из них мой сын. Затем Осферт, верный Осферт, который был бы королем, выйди его мать замуж за его отца. Мне часто казалось, что Осферт не одобряет меня, так же как и его отец Альфред, но он был по-прежнему предан, тогда как многие другие в страхе бежали.
Был и еще один сакс. Свитун был западным саксом, названным в честь одного из их святых, хотя этот Свитун был далек от святости. Он был высоким, жизнерадостным, вспыльчивым парнем с копной светлых волос, невинными голубыми глазами, веселым нравом и проворными пальцами вора.
Его привели ко мне на суд крестьяне, уставшие от его преступлений. Они хотели, чтобы я выжег на нем клеймо, или, может, отрезал руку, но вместо этого он вызвал меня на бой, и ради забавы я дал ему меч.
Его оказалось легко побить, потому что он не был обученным воином, но был силен и почти так же быстр, как Финан, и я простил его преступления при условии, что он присягнет мне на верность и станет моим воином. Мне он нравился.
Ролла был датчанином, высоким, мускулистым и покрытым шрамами. Он служил другому господину, имя которого никогда не называл, и сбежал от него, нарушив клятву, потому что тот лорд поклялся его убить.
— Что ты натворил? — спросил я его, когда он пришел и умолял меня принять его клятву на верность.
— Его жена, — объяснил он.
— Не очень-то умно, — сказал я.
— Но приятно.
В битве он был быстрым, как горностай, яростным и безжалостным, человеком, который видел ужас и привык к нему. Он поклонялся старым богам, но взял в жены пухленькую жену-христианку, которая сейчас находилась с Сигунн в Лундене.
Ролла пугал большинство моих людей, но они им восхищались, а больше всех — Элдгрим, юный датчанин, которого я обнаружил пьяным и голым в лунденском переулке. Его ограбили и избили.
У него было круглое невинное лицо и густые каштановые кудри, женщины его обожали, но он был неразлучен с Кеттилом, третьим датчанином, что скакал со мной в тот день.
Кеттилу, как и Элдгриму, было, наверное, лет восемнадцать или девятнадцать, он был худ, как струна арфы. Выглядел он хрупким, но это было обманчивое впечатление, потому что он был быстр в драке и силен за щитом.
Кучка моих самых глупых воинов насмехалась над Кеттилом и Элдгримом за их дружбу, которая выходила за рамки простой симпатии, но я принес во двор Фагранфорды прутья из орешника и велел насмешникам драться с любым из них, меч против меча, и прутья остались неиспользованными, а насмешки прекратились.
Из Бедехала в Беббанбург скакали и два фриза. Фолкбальд был нетороплив, как вол, но упрям, как мул. Поставь Фолкбальда за щитом, и его нельзя будет сдвинуть с места.
Он был чудовищно силен и туго соображал, но был верным и стоил двух воинов в стене из щитов. Вибрунд, его кузен, очень легко выходил из себя, был надоедлив и забиякой, но полезен в сражении и неутомим на веслах.
Итак, мы вдевятером в сопровождении Блекульфа направились в Беббанбург. Мы шли по той тропе, что вела от Бедехала на север, справа от нас находились песчаные дюны, а слева — болотистые пахотные земли, простиравшиеся до темных холмов в глубине.
Дождь усилился, хотя ветер стихал. Осферт пришпорил коня, чтобы поравняться со мной. На нем был тяжелый черный плащ с капюшоном, скрывающим лицо, но я заметил обращенную ко мне кривую усмешку.
— Ты обещал, что жизнь будет интересной, — сказал он.
— Правда?