Саксонские Хроники - Страница 821

821

Местность была плоской и без каких-либо препятствий, и они сохраняли свой плотный строй. Щит к щиту. Мы видели нарисованные на них символы — сломанные кресты, воронов, молоты, топоры и орлов.

Над этими широкими круглыми щитами торчали шлемы с личинами спереди, так что казалось, что у врагов черные стальные глаза, а перед щитами находились тяжелые копья, их наконечники блестели в пробивавшемся сквозь облака солнечных лучах, а под щитами сотни ног топтали землю в такт с барабанами, что начали отбивать боевой ритм позади кабаньего рога.

Никаких оскорблений и поединков. Кнут знал, что у него настолько больше людей, что он может себе позволить разделить армию. Я взглянул налево и увидел, что всё большее число всадников пересекает канаву далеко на севере.

Около пяти или шести сотен человек вышагивали в нашу сторону в кабаньем роге и по меньшей мере столько же теперь находилось на нашей стороне реки, в готовности атаковать наш левый фланг.

Прибывало всё больше воинов, тех, что ехали на более медлительных лошадях, но Кнут, должно быть, знал, что кабаний рог сделает всю работу. Он грохотал в нашу сторону и когда приблизился, я различил лица под нащечниками, увидел ярость в глазах и мрачно сжатые губы, увидел датчан, готовых убить нас.

— С нами Бог! — прокричал Ситрик. Два священника все утро исповедовали воинов, но теперь они отступили за стену из щитов и преклонили колени в молитве, воздев сомкнутые руки к небу.

— Ждать моего приказа! — прокричал я. Мои воины в стене из щитов знали, что должны делать. Мы войдем в брод, когда кабаний рог достигнет противоположного берега. Я планировал отразить их атаку примерно на середине реки и там собирался устроить резню, прежде чем умереть. — Ждите! — крикнул я.

И я подумал, что Кнуту тоже не следовало бы спешить. Чтобы его кабаний рог дождался, пока те люди на севере будут готовы к атаке, но он был так в себе уверен. Да и почему бы ему не быть уверенным?

Людей в кабаньем роге было больше, чем у нас, он мог пробить нашу стену из щитов, рассеять моих воинов и перерезать их в реке, так что он не стал медлить, а послал кабаний рог, который теперь был уже почти на противоположном берегу.

— Вперед! — крикнул я. — Медленно!

Мы медленно двинулись, щит к щиту, сжимая оружие. Мы шли в четыре ряда. Я находился в центре первого, и острие кабаньего рога нацелилось как раз на меня, как клыки кабана, готового разорвать плоть и мышцы, сухожилия и кольчугу, раздробить кости и выпотрошить, наполнив медлительные воды реки саксонской кровью.

— Убейте их! — выкрикнул кто-то из рядов датчан, они видели, как нас мало, и знали, что задавят нас, потому теперь шли быстрее, им не терпелось нас уничтожить, они подбадривали себя криками, грубые голоса звучали угрожающе, а их щиты по-прежнему соприкасались, рты исказила ненависть, как будто они спешили добраться до нас в уверенности, что поэты сложат песнь об этой великой резне.

И в этот момент они дошли до камней.

Ролла соорудил из камней неровную линию в самом глубоком месте брода. Камни были велики, каждый размером с голову, и их нельзя было разглядеть. Почти.

Я знал, что они там, и потому их видел, видел, как вода раздраженно бурлит вокруг погруженных в нее булыжников, но датчане их не заметили, потому что высоко держали щиты, мешавшие смотреть вниз.

Они уставились на нас из-под верхней кромки щитов, планируя, как будут нас убивать, а вместо этого споткнулись о камни. То, что только что было клином, который собирался нас уничтожить и атаку которого невозможно было отразить, превратилось в неразбериху из падающих людей, и даже те, что находились по бокам клина, пытаясь сдержать людей, что шли за ними, напирая, тоже спотыкались о скрытые камни. И тогда мы бросились в атаку.

И стали убивать.

Так легко убивать людей в хаосе, и каждый павший становился препятствием для тех, что шли следом. На самом острие клина стоял огромный черноволосый воин.

Его волосы развевались из-под шлема, как лошадиная грива, а борода наполовину закрывала кольчугу, на щите красовался ворон Сигурда, а руки были увешаны золотом и серебром, заслуженным в битвах.

Он занял почетное место на острие кабаньего рога и держал в руке топор, которым надеялся разломать мой щит, пробить мне череп и прорваться через нашу стену из щитов.

А теперь он растянулся в реке лицом вниз, и Вздох Змея вонзился в него, проткнув кольчугу и перебив позвоночник, гигант изогнулся, когда я повернул и дернул клинок, а потом щитом толкнул другого человека, стоявшего на коленях и отчаянно пытавшегося пырнуть меня мечом.

Я поставил ногу на спину умирающего воина, выдернул клинок и с силой его вонзил. Острие вошло второму датчанину в открытый рот, будто он проглотил Вздох Змея, а я всё нажимал на меч, наблюдая, как расширяются его глаза, а кровь с бульканьем выливается изо рта, и по всей реке мои люди резали, рубили и протыкали датчан, которые теряли равновесие, падали и умирали.

И мы заорали. Мы выкрикивали наш боевой клич, наш призыв к резне, нашу радость воинов, которых ужас привел на поле битвы. В тот миг не имело значения, что всем нам суждено умереть, что враг превосходил нас числом, что мы могли бы перебить весь кабаний рог, но у них все равно осталось бы достаточно людей, чтобы нас раздавить.

В то мгновение мы были слугами смерти. Мы жили, а они умирали, и всё облегчение от того, что мы выжили, выплеснулось в эту бойню. А мы были мясниками.

Кабаний рог намертво застрял и находился в полнейшем беспорядке, стена из щитов была прорвана, и мы убивали. Наши щиты по-прежнему соприкасались, мы шли плечом к плечу, продвигаясь медленно, ступая по мертвецам, находя промежутки между камнями, куда поставить ногу, рубя и пронзая, втыкая копья в упавших датчан, рассекая шлемы, вгоняя мечи в плоть, а датчане так и не поняли, что произошло.

821