- Сад жены епископа, - сказал он, очевидно, имея в виду мрачную жену Вульфхеда, - страдал от нашествия слизняков. Она отослала Вульфхеду кусок прекрасного холста в качестве подарка для святого, и слизняки исчезли! Произошло чудо!
- Ты хочешь сказать... - начал я.
- Ты считал, что провел церковь, - с жаром прервал меня Пенда, - но рака сотворила чудеса! Слизняки были изгнаны! Думаю, Господь направил тебя к истинным мощам святого!
- Но у святого была лишь одна рука, - заметил я.
- Еще одно чудо! Хвала Господу! Ты был орудием в его руках, лорд Утред! Это знак свыше!
Он отпустил мне грехи, выклянчил очередное обещание дать ему золота и повёл к реке. Вода оказалась холодной, ужалив рану, как ледяной кинжал, но я терпеливо снес все молитвы и восславил пригвожденного бога, после того как отец Пенда глубоко окунул мою голову в ряску. Он проделал это три раза - первый за отца, второй за сына, а третий за святого духа.
Пенда был счастлив. Он свершил своё знаменитое обращение, призвав Финана и моего сына в свидетели и мои крестные отцы. Я взял большой серебряный крест Финана, повесив его себе на шею, и взамен отдал ему свой языческий молот. После этого я обнял за узкие плечи отца Пенду и, оставшись лишь в одной мокрой рубахе, повел его вверх по берегу реки к лачуге из ивняка, где мы спокойно побеседовали. Мы говорили лишь несколько минут. Сначала он не желал сообщать мне нужных сведений, но затем сдался моим уговорам.
- Отец, хочешь схлопотать нож меж ребер? - спросил я его.
- Но, господин... - начал он, но затем смолк.
- Кто страшит тебя больше, - спросил я его, - я или епископ Вульфхед?
Он не ответил, а лишь взглянул на меня с несчастным выражением лица. Я знал, что его пугала моя жестокость, но в равной мере он боялся, что Вульфхед приговорит его к пожизненному служению священником в одной из жалких деревень, где у него не будет шансов на обогащение или продвижение.
- Хочешь сам стать епископом? - спросил я.
- Если на то будет воля Господа, господин, - уныло вымолвил он, имея в виду, что пожертвует родной матерью ради шанса получить епископскую кафедру.
- Я устрою это, - пообещал я, - но только если ты сообщишь нужные мне сведения.
Он так и поступил, а я оделся, убедившись, что крест спрятан под плащом, и отправился на похороны.
Кто-то заплатил плакальщицам, чтобы ревели и завывали, этот звук был похож на какофонию мечей и щитов во время битвы. Нанятые женщины стояли у стен церкви, колотя себя кулаками по головам, выкрикивая притворные стенания, пока хор монахов пытался пробиться через этот шум, и время от времени что-то вопил один из священников, хотя, похоже, никто этого не замечал.
В церкви было полно народа, между ее деревянными колоннами стояли, наверное, четыре сотни мужчин и женщин. Они переговаривались, не обращая внимания на плакальщиц, хор и церковников, но лишь пока епископ Вульфхед не взобрался на деревянную площадку подле высокого алтаря и не начал стучать по аналою посохом. Этот звук постепенно затих, и помещение погрузилось в полную тишину, правда, до этого момента с посоха свалился серебряный крюк, зазвенев по каменным плитам пола, пока не остановился под гробом Этельреда, что стоял на козлах и был задрапирован флагом со встающим на дыбы белым конем. Несколько нанятых плакальщиц продолжали стенать, но пара священников бросилась вдоль стен и велела им прекратить проклятый шум. Одна из женщин пыталась сделать глубокий вдох, и мне показалось, что она чуть не задохнулась, но потом она упала на колени, и ее вырвало. Свора собак метнулась в ту сторону, чтобы вылизать неожиданное угощение.
- Мы в доме Господа! - проревел епископ Вульфхед.
Последующая за этим проповедь длилась, должно быть, пару часов, хотя казалось, что прошло четыре или пять. Вульфхед восхвалял характер Этельреда, его храбрость и мудрость, и даже сумел придать словам убедительность.
- Нынче мы положим достойного мужа на вечный покой, - провозгласил епископ, и я подумал, что проповедь закончена, но потом он потребовал одного из священников дать ему книгу с гимнами, полистал тяжелые страницы, нашел нужное место и прочел его грозным тоном. - Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то! - процитировал он, а потом захлопнул тяжелую книгу. За этим последовало едва прикрытое заявление о том, что необходимо объединить короны Мерсии и Уэссекса, и что такова воля пригвожденного бога.
Я проигнорировал большую часть этой речи, наблюдая за стоящими рядом Эдит и Стиоррой. Я увидел, как Эдит склонила голову и прикоснулась к лицу рукой, и решил, что она плачет. Рядом со мной в задних рядах находился Этельстан, окруженный моими воинами. В церковь никому не дозволено входить с оружием, но я не сомневался, что все охраняющие Этельстана воины прячут под плащами короткие мечи, как уверен был и в том, что люди Этельхельма ищут удобный момент, чтобы схватить мальчишку. Сам Этельхельм стоял в передних рядах, энергично кивая вслед тираде Вульфхеда. С ним была его дочь Эльфлед, жена короля Эдуарда. Она была женщиной маленького роста со светлыми волосами, заплетенными в косы и уложенными вокруг головы, на которую она надела чепец с длинными черными лентами, свисающими до ее пухлого зада. Мрачно сжатые тонкие губы придавали ей несчастный вид, но это едва ли кого-то могло удивить, ведь ей пришлось выносить два часа глупых разглагольствований Вульфхеда. Отец положил ей руку на плечо.
Мы с ним были выше, чем большинство присутствующих, я взглянул на него во время очередной наиболее страстной фразы епископа, и мы обменялись кривыми ухмылками. Он знал, что приближается битва, но был уверен, что ее выиграет. Его дочь вскоре станет королевой Эльфлед Мерсийской, а это значило, что ее назовут и королевой Уэссекса, и я не сомневался, что Этельхельм хотел, чтобы его дочь называли королевой Эльфлед. Я никогда не понимал, почему Уэссекс не оказывает такую любезность жене короля, но вряд ли этот титул отняли бы у Эльфлед, стань она королевой Мерсии. А если Этельхельм сможет избавиться от такой досадной помехи, как Этельстан, он превратится в отца королевы и деда королей.