Саксонские Хроники - Страница 976

976

Глава седьмая

Брида

Брида – саксонка, воспитанная христианами; угловатый ребенок, моя первая женщина, страстная и пылкая девушка. Брида, как и я, поклонялась старым богам. Но я всегда признавал, что христианский бог обладает той же властью, что и остальные боги. Брида же убедила себя, что христианский бог – зло, которое следует искоренить, дабы вернуть миру прежнюю чистоту.

Она вышла замуж за моего близкого друга Рагнара и стала большей датчанкой, чем сами датчане. Пыталась подкупить меня, соблазнить и убедить сражаться за датчан против саксов, и ненавидела с тех пор, как я отказался. Теперь она осталась вдовой, но по-прежнему правила главной крепостью Рагнара – Дунхолмом, которая после Беббанбруга считалась самой грозной твердыней Нортумбрии. Брида примкнула к Рагналлу, и как я позже узнал, именно её поддержки оказалось достаточно, чтобы отправить беднягу Ингвера в изгнание. Брида привела датскую армию на юг, отдала своих людей под начало Рагналлу. Теперь у норманнов имелись необходимые силы, чтобы штурмовать Честер и позволить себе жертвы, кровью которых щедро оросятся римские стены.

Бойтесь женской ненависти.

Любовь оборачивается ненавистью. Я любил Бриду, но в ней кипел гнев, не чета моему. Гнев, который, как она убедила себя, исходил от гнева богов. Именно она дала имя Вздоху Змея, она произнесла над ним заклинание, поскольку еще ребенком верила, что с ней общаются боги. Когда-то она была темноволосой девушкой, худой как тростинка, с яростью, пылающей, как пламя того пожара, где сгорел Рагнар-старший, за которым мы вместе с Бридой наблюдали с верхушки дерева. Своего единственного ребенка Брида родила от меня, но мальчик родился мертвым, других детей у нее не было. Теперь её детищем стали сочиненные ею песни и проклятья. Отец Рагнара, слепой Равн, предрекал, что Брида вырастет скальдом и колдуньей. Так оно и вышло, только Брида стала злобной колдуньей. Теперь она поседела и иссохла, распевала песни о смертях христиан и торжестве Одина. Песни ненависти.

— Она мечтает пригвоздить твоего бога обратно к его дереву. — сказал я Этельфлед.

— Раз он уже воскрес, — набожно заявила Этельфлед, — воскреснет и вновь.

Я пропустил это мимо ушей.

— Она желает, чтобы Британия поклонялась старым богам.

— Отжившая себя мечта, — презрительно молвила Этельфлед.

— Если мечта — древняя, это еще не значит, что она не сбудется, — возразил я.

Исконной мечтой норманнов было править всей Британией. Вновь и вновь наступали их армии, вторгались в Мерсию и Уэссекс, крушили саксов в сражениях, но им так и не удалось подчинить себе весь остров. Их разбил отец Этельфлед, Альфред, он спас Уэссекс. С тех пор саксы давали отпор и гнали норманнов все дальше на север. Теперь новый предводитель, грозней всех предыдущих, грозил нам древней мечтой.

Для меня война сводилась к земле. Наверное, оттого, что дядя присвоил мои земли, присвоил себе дикую местность, простиравшуюся вокруг Беббанбурга. Чтобы вернуть эти земли, мне требовалось сперва одолеть окружающих Беббанбург датчан. Я жил только ради продуваемой ветрами крепости у моря, ради земель, которых меня лишили.

Король Альфред, его сына Эдуард и дочь Этельфлед воевали тоже ради земли, королевств саксов. Альфред спас Уэссекс, его дочь теперь гнала норманнов из Мерсии, а ее брат, Эдуард Уэссекский, вернул Восточную Англию. Однако брат и сестра были готовы отдать свою жизнь за еще одно дело – своего бога. Они сражались за христианского бога. По их понятиям вся земля принадлежала их богу, и возвращая эти земли, они исполняли его волю.

— Инглаланд станет царством Божьим, — когда-то сказал Альфред. – Если это королевство и родится, то лишь по воле его.  Некоторое время он даже звал наши земли Христианией, но название не прижилось.

Бридой же двигала лишь одна сила – ненависть к христианскому богу. Для нее война сводилась к битве богов, противостоянию истины и лжи. Она бы с радостью позволила саксам истребить норманнов, согласись саксы отречься от своей религии и вернуться к старым богам Асгарда. И вот теперь она нашла героя, что мечом, копьем и топором сразится за её богов. А что же Рагналл? Сомневаюсь, что ему было дело до богов. Он желал землю, всю до последнего клочка. Желал, чтобы закаленные воины Бриды выступили из твердыни Дунхолма, присоединив свои клинки к его армии.

А мой сын?

Мой сын.

Я отрекся от него, отверг, лишил наследства. Но теперь мне вернул его враг, и сын больше не был мужчиной. Его оскопили. На его одежде застыла кровь.

— Он умирает, — печально промолвил епископ Леофстан и перекрестил бледное лицо Утреда.

Его назвали Утредом, как старшего сына нашей семьи. Но я лишил его имени, когда он стал священником. Я прозвал его Иудой, он же взял себе имя Освальд. Отец Освальд прославился своей честностью, благочестием и тем, что был моим сыном. Моим блудным сыном. Я встал рядом с ним на колени и назвал его прежним именем. — Утред? Утред!

Он не мог говорить. На лбу выступил пот, Утред дрожал. После одного отчаянного крика «Отец», он уже не мог говорить. Пытался, но вместо слов с губ срывался болезненный стон.

— Он умирает, — повторил епископ Леофстан. – У него предсмертная лихорадка, господин.

— Так спаси его, — закричал я.

— Спасти?

— Ты ведь этим занимаешься? Исцеляешь больных? Так вылечи его.

Епископ испуганно взглянул на меня.

— Моя жена… — начал он, но осекся.

— Что твоя жена?

— Исцеляет больных, господин, — сказал он, — Господь наделил её силой. Таково её призвание, господин.

976