Несколько человек загоготали, но умолкли, заметив гнев Эдуарда. В юности он не был особенно религиозен, но уже находился в том возрасте, когда человек задумывается о смерти и живет в страхе перед пригвожденным богом. Этельфлед, хотя была старше и глубоко набожной, рассмеялась, но смех перешел в кашель. Эдуард хотел уже возмутиться моими словами, но я его опередил.
— Так значит, — теперь я обращался ко всем собравшимся, повернувшись спиной к разъяренному Вульфхеду, — Брунульф мертв?
— Это ты его убил, сволочь, — выкрикнул какой-то храбрец.
Я посмотрел на него.
— Раз считаешь меня сволочью, выйди сюда, король даст нам мечи, и ты докажешь свои слова.
Я подождал, но говоривший не сдвинулся с места, и тогда я просто кивнул сыну, который
отошел в сторону, и Брунульф шагнул вперед, через толпу. Ему приходилось расчищать путь локтями, поскольку со всех сторон напирали, но когда его узнали, люди разошлись, образовав проход.
— Так значит, — повторил я, — Брунульф мертв? Кто-нибудь видел его смерть? Кто-нибудь видел его тело?
Никто не ответил, хотя раздались оханье и шепоток, когда все поняли, кто приближается к помосту. Я протянул Брунульфу руку и помог забраться наверх.
— Господин, — повернулся я к Эдуарду, — могу я представить тебе Брунульфа?
Никто не проронил ни слова. Эдуард посмотрел сначала на Этельхельма, но тот внезапно нашел что-то интересное в потолочных балках, а потом на Брунульфа, вставшего перед ним на колено.
— Он что, воняет как труп, господин? — спросил я.
Лицо Эдуарда перекосилось — похоже, он пытался изобразить улыбку.
— Нет.
Я повернулся к толпе.
— Это не труп! Похоже, я его не убивал! Брунульф, ты умер?
— Нет, господин.
В амбаре стояла такая тишина, что можно было услышать кашель блохи.
— На тебе напали в Нортумбрии? — спросил я Брунульфа.
— Да, господин.
Эдуард жестом велел Брунульфу подняться, и я подозвал его ближе.
— Кто на тебя напал? — спросил я.
Он задумался на мгновение и ответил:
— Люди с эмблемой короля Сигтрюгра.
— Вот с такой? — поинтересовался я, указывая на флаг Сигтрюгра с красным топором, висящий над помостом.
— Да, господин.
В зале послышался возмущенный ропот, но те, кто желал услышать слова Брунульфа, тут же велели остальным заткнуться. Услышав, что на Брунульфа напали люди с его эмблемой, Сигтрюгр нахмурился, но не стал встревать. Этельхельм откашлялся, поерзал на стуле и снова уставился в потолок.
— И тебе удалось отбиться от этих людей? — спросил я.
— Это удалось тебе, господин.
— И сколько твоих воинов погибло?
— Ни одного, господин.
— Ни одного? — спросил я громче.
— Ни одного, господин.
— Ни один твой сакс не погиб?
— Да, господин.
— А был ли кто-то ранен?
Он покачал головой.
— Нет, господин.
— А сколько погибло воинов, что носили эмблему с красным топором?
— Четырнадцать, господин.
— А остальных ты захватил в плен?
— Это ты их захватил, господин.
Этельхельм воззрился на меня, потеряв дар речи и даже способность двигаться.
— И то были воины короля Сигтрюгра? — спросил я.
— Нет, господин.
— Тогда чьи же это были воины?
Брунульф снова помедлил и посмотрел прямо на Этельхельма.
— Лорда Этельхельма.
— Громче! — приказал я.
— Это были воины лорда Этельхельма, господин.
Поднялся гвалт. Одни, в основном в красных плащах с серебряным оленем Этельхельма, орали, что Брунульф врет, другие требовали тишины или чтобы Брунульфу дали рассказать поподробнее. Под шумок я подошел к креслу Этельхельма и наклонился к нему. Его внук, принц Эльфверд, навострил уши, но я говорил слишком тихо.
— У меня здесь Брайс и отец Херефрит. Оба боятся меня до безумия и не станут лгать, чтобы спасти твою дрянную шкуру. Ты меня понял?
Он едва заметно кивнул, но ничего не сказал. Толпа шумно требовала подробностей, но я не обращал на это внимания.
— А теперь, — так же шепотом продолжил я, — ты скажешь, что они ослушались тебя, а потом согласишься на всё, что я предложу. На всё. Мы договорились?
— Ублюдок, — пробормотал он.
— Мы договорились? — повторил я, и после недолгого молчания он слегка кивнул. Я потрепал его по щеке.
Итак, мы пришли к соглашению. Мы сговорились, что Брайс превысил полномочия и сам попытался развязать войну, что решение напасть на Брунульфа они с отцом Херефритом приняли вдвоём, вопреки строгому приказу олдермена Этельхельма. Этельхельм хотел лишь построить церковь во славу святого Эрпенвальда из Вуффингаса, и никогда, ни на минуту не думал, что это благочестивое дело приведет к насилию. Ещё мы договорились передать Брайса людям Эдуарда для свершения королевского правосудия, а отец Херефрит должен быть наказан церковным судом.
Мы решили, что существующий договор между Этельфлед и Сигтрюгром продлится до Дня всех святых будущего года. Я хотел получить три года, но Эдуард настаивал на более коротком сроке, а власти над ним, как над Этельхельмом, у меня не было, так что я принял это условие. День всех святых приходился на конец того сезона, когда можно воевать, слишком близко к зиме, и я решил, что это даёт Сигтрюгру почти два года мира.
И наконец, я настоял на том, что возьму заложников, чтобы обеспечить соблюдение договора врагами Нортумбрии. Это их не обрадовало. Кое-кто стал кричать, что если заложников отдадут Уэссекс или Мерсия, то и Нортумбрия должна сделать то же самое, но Этельхельм, взглянув на меня, поддержал это предложение. Нетрудно представить, какое страдание отражалось в тот момент на его лице.