— Это точно, — согласился Стеапа. — Дуб зазеленел раньше ясеня.
— Верная примета, — сказал священник.
— Далеко ли до Кридиантона? — вмешался я в разговор.
— Если идти пешком, на дорогу уйдет все утро, господин.
— Ты видел там датчан? — спросил я.
— Да, господин, видел.
— Кто их возглавляет?
— Не знаю, господин.
— У них есть знамя?
Священник кивнул:
— Оно висит на доме епископа, господин. На нем нарисована белая лошадь.
Итак, там был Свейн: знамя с изображением белой лошади подтвердило, что он остался в Дефнаскире, а не попытался присоединиться к Гутруму.
Повернувшись в седле, я посмотрел на родную деревню священника, которую не тронула война. Ни одна крыша не сгорела, ни один амбар не был опустошен, да и церковь все еще стояла на своем месте.
— Датчане сюда приходили? — спросил я.
— О да… Они приходили, и не один раз.
— Они насиловали? Грабили?
— Нет, господин. Но они купили зерно. Заплатили за него серебром.
Датчане, которые хорошо себя ведут. Еще одна странность.
— Они осадили Эксанкестер? — спросил я.
Такая осада имела бы смысл. Кридиантон находился достаточно близко к Эксанкестеру, чтобы дать приют большей части датского войска, в то время как остальные датчане окружили бы город побольше.
— Нет, господин, — ответил священник. — Нет, насколько мне известно.
— Тогда чем же они занимаются? — заинтересовался я.
— Они просто стоят в Кридиантоне, господин.
— А Одда сейчас в Эксанкестере?
— Нет, господин. Он в Окмундтоне, с господином Харальдом.
Я знал, что дом шерифа находился в Окмундтоне, у северного края огромного торфяника; однако уж больно далеко оттуда до Кридиантона, там явно не место человеку, желающему доставлять неприятности датчанам.
Я поверил священнику, когда тот сказал, что Свейн в Кридиантоне, но все-таки мы поскакали туда, чтобы убедиться самим. Мы приблизились к городу в середине дня по тропинкам, вьющимся по лесистым холмам, и увидели на палисаде датские щиты. Мы со Стеапой спрятались в лесу на холме и оттуда рассматривали часовых у ворот и людей, наблюдающих за пастбищем, где сорок или пятьдесят лошадей щипали первую весеннюю травку. Я мог разглядеть дом Одды Старшего, где воссоединился с Милдрит после боя у Синуита, а также треугольное датское знамя, развевающееся над самым большим домом, принадлежавшим епископу. Западные ворота были открыты, хотя хорошо охранялись, и, несмотря на часовых и щиты на стене, город выглядел вполне мирно.
«На этом холме следовало бы находиться саксам, — подумал я, — наблюдающим за врагом и готовым на него напасть».
Но вместо этого датчане расположились тут как ни в чем не бывало, и никто не тревожил их.
— Как далеко отсюда до Окмундтона? — спросил я Стеапу.
— Мы сможем добраться туда к закату.
Я заколебался. Если Одда Младший действительно в Окмундтоне, то зачем мне туда ехать? Он был моим врагом и поклялся меня погубить. Правда, Альфред вручил мне клочок пергамента, приказывавший Одде встретить меня добром, но какую силу имеют написанные слова против ненависти?
— Не бойся, Одда тебя не убьет, — сказал Стеапа, снова меня удивив. Очевидно, он догадался, о чем я думаю. И повторил: — Он тебя не убьет.
— Почему?
— Потому что я не буду ждать, пока он тебя убьет, — ответил Стеапа и повернул свою лошадь на запад.
Мы добрались до Окмундтона в сумерках.
Этот маленький городок вытянулся вдоль реки, под защитой высокого известнякового холма, на котором крепкий палисад обеспечивал убежище на случай прихода врага. На холме сейчас никого не было, и город, не имевший стен, выглядел мирным. Хотя в Уэссексе шла война, жители Окмундтона, как и Кридиантона, явно наслаждались миром. Дом Харальда находился недалеко от укреплений на холме, и никто не окликнул нас, когда мы въехали во внешний двор.
Там слуги узнали Стеапу и осторожно поприветствовали его. Потом из дверей дома вышел управляющий и при виде богатыря дважды восхищенно хлопнул в ладоши.
— А мы слышали, будто тебя взяли в плен язычники, — сказал он.
— Это правда.
— Они отпустили тебя?
— Меня освободил мой король, — прорычал Стеапа, как будто его возмутил вопрос. Он соскользнул с седла и потянулся. — Меня освободил Альфред.
— Харальд здесь? — спросил я управляющего.
— Мой господин в доме. — Управляющему явно не понравилось, что я не назвал шерифа господином.
— Тогда пошли туда, — сказал я и повел Стеапу в дом.
Управляющий в ужасе замахал на нас руками, потому что обычаи и правила вежливости требовали, чтобы он сперва испросил разрешения хозяина, но я не обратил на него внимания.
В главном очаге горел огонь, на платформах по краям комнаты стояло множество свечей. Копья для охоты на кабана были прислонены к стене, на которой висело с дюжину оленьих шкур и столько же дорогих куньих шкурок. В зале находились несколько человек, очевидно ожидающих ужина; в дальнем конце играл арфист. Свора гончих ринулась навстречу, чтобы нас обнюхать, и Стеапа отогнал их, пока мы шли к огню, чтобы согреться.
— Подай нам эля, — велел Стеапа управляющему.
Харальд, должно быть, услышал шум, который подняли гончие: он появился в дверях, ведущих в его личные покои из задней части зала, и изумленно заморгал при виде нас. Он думал, что мы со Стеапой — враги, к тому же слышал, что Стеапу взяли в плен, однако вот мы тут, явились вместе, целые и невредимые. В зале воцарилась тишина, когда шериф похромал к нам. Ему слегка повредили ногу копьем в какой-то битве, где он потерял также два пальца на правой руке.