Беокка покачал головой.
– Этельволд глупец, – осторожно проговорил он, – причем по большей части пьяный глупец. Он заигрывает с датчанами, мы не можем этого отрицать, но он признался королю во всех своих грехах и был прощен.
– Прощен?
– Вчера ночью, – ответил Беокка, – он лил слезы у постели короля и клялся в верности его преемнику.
Я не мог не рассмеяться, правда, смех получился грустным. Итак, в ответ на мое предостережение Альфред вызвал к себе Этельволда и поверил в ложь этого недоумка.
– Этельволд попытается захватить трон, – сказал я.
– Он поклялся в обратном, – с горячностью произнес Беокка. – Он поклялся на перышке Ноя и на перчатке святого Седда.
Предположительно, перо принадлежало той голубке, которую Ной выпустил с ковчега в те дни, когда небеса разверзлись и обрушили на землю такие же потоки воды, как сейчас. Это перо и перчатку святого Альфред ценил превыше остальных реликвий, поэтому он, без сомнения, поверил бы всему, что было бы подтверждено клятвой на этих предметах.
– Не верьте ему, – предупредил я, – убейте его. Иначе он создаст множество проблем.
– Он принес присягу, – сказал Беокка, – и король верит ему.
– Этельволд – жалкий предатель, – настаивал я.
– Он просто глупец, – беспечно произнес Беокка.
– Но честолюбивый глупец, к тому же у этого дурака есть все законные права на престол, которыми он обязательно воспользуется.
– Он стал добрее, он исповедался, ему отпустили грехи, и он раскаялся.
Какие же мы идиоты. Я вижу, как совершаются те же ошибки из эпохи в эпоху, из поколения в поколение, и все равно мы продолжаем верить в то, во что нам хочется. В ту темную, пронизанную дождем ночь я повторил слова Беокки:
– Он стал добрее, он исповедался, ему отпустили грехи, и он раскаялся.
– И они поверили ему? – бесстрастно произнесла Этельфлед.
– Христиане дураки, – сказал я, – они готовы верить чему угодно.
Она пихнула меня под ребра, и я ойкнул. Дождь стучал по крыше Святой Хедды. Конечно, мне не следовало бы быть здесь, но аббатиса, дражайшая Хильд, делала вид, будто ничего не знает. Я находился не в самом монастыре, где обитали сестры, а в одном из зданий, стоявших во внешнем дворе, куда пускали мирян. В здании располагались кухни, где готовилась еда для нищих, больница, где эти нищие умирали, а еще мансарда, где содержали Этельфлед. Комнатка была маленькой, но не лишенной уюта. Этельфлед прислуживали горничные, но сегодня им было велено ночевать в кладовых внизу.
– Мне сказали, что ты ведешь переговоры с датчанами, – сказала Этельфлед.
– Я действительно их вел. С помощью «Вздоха змея».
– А еще ты вел переговоры с Сигунн?
– Да, – ответил я, – и с ней все в порядке.
– Один бог знает, почему я люблю тебя.
– Бог знает все.
На это ей сказать было нечего, и она просто молча лежала рядом со мной, укутав голову и плечи в овечье одеяло. Ее золотистые волосы касались моего лица. Она была старшим ребенком Альфреда, и я видел, как она из девушки превратилась в женщину, как радость на ее лице сменилась горечью, когда ее отдали в жены моему кузену, как эта радость вернулась. Ее внешность отличали голубые глаза с коричневыми крапинками и маленький вздернутый носик. Я любил это лицо, и сейчас на нем отражалось беспокойство.
– Тебе надо бы поговорить со своим сыном, – сказала она голосом, приглушенным одеялом.
– Утред несет какую-то благочестивую чушь, – сказал я, – так что я предпочту пообщаться с дочерью.
– Она в безопасности, и твой другой сын тоже, они в Сиппанхамме.
– А Утред почему здесь? – спросил я.
– Так пожелал король.
– Они делают из него священника, – сердито произнес я.
– А из меня они хотят сделать монашку, – так же сердито сказала она.
– Неужели?
– Епископ Эркенвальд наложил на меня обет, я плюнула ему в лицо.
Я стащил с ее головы одеяло.
– Они и в самом деле пытались?
– Епископ Эркенвальд и моя мать.
– И что случилось?
– Они пришли сюда, – безразличным тоном начала рассказывать она, – и потребовали, чтобы я прошла в часовню. Епископ Эркенвальд что-то долго и раздраженно говорил по-латыни, потом протянул мне книгу и сказал, чтобы я положила на нее руку и поклялась выполнить только что прочитанный им обет.
– И что ты сделала?
– Я же сказала: плюнула ему в лицо.
Я некоторое время лежал в полном молчании.
– Наверное, их уговорил Этельред, – сказал я.
– Ну, я знаю, что он хочет отодвинуть меня в сторону, но мама сказала, что таково было желание отца – чтобы я приняла обет.
– Сомневаюсь в этом, – покачал головой я.
– В общем, они вернулись во дворец и объявили, что я приняла обет.
– И поставили караул у дверей, – съязвил я.
– Думаю, это для того, чтобы не пускать тебя, – сказала Этельфлед. – Но ты говоришь, что караульных нет на месте?
– Нет.
– Значит, я могу уйти?
– Вчера ты уходила.
– Люди Стипы сопроводили меня во дворец, – сказала она, – а потом привели сюда.
– Сейчас караула нет.
Она задумалась, нахмурившись.
– Жаль, что я не родилась мужчиной.
– Я рад, что ты родилась женщиной.
– Я была бы королем, – сказала она.
– Из Эдуарда получится хороший король.
– Это верно, – согласилась она, – но он бывает нерешительным. Из меня король был бы лучше.
– Да, – сказал я, – это точно.
– Бедняга Эдуард, – сказала она.