— Ты умеешь считать, ярл Кнут? — спросил я.
Он улыбнулся.
— У тебя меньше трех сотен человек, а у меня? Я не могу сосчитать своих воинов. Они как песчинки на широком пляже, — он обнял дочь одной рукой и опустил другую, чтобы погладить Фригг по щеке. — Благодарю тебя за это, лорд Утред, — добавил он, — но просто уходи.
Сигурд взревел. Он жаждал моей смерти, но согласился бы на всё, что предложит Кнут.
— Я спросил, умеешь ли ты считать, — повторил я Кнуту.
— Я умею считать, — ответил он озадаченно.
— Тогда ты должен помнить, что у тебя двое детей. Мальчик и девочка, припоминаешь? И мальчишка все еще у меня.
Он моргнул.
— Если ты останешься в саксонской Мерсии или нападешь на Уэссекс, — заявил я, — может, у тебя останется только дочь?
— У меня могут родиться и другие сыновья, — ответил он, хотя и не очень убежденно.
— Возвращайся в свои земли, — сказал я ему, — и твой сын к тебе вернется.
Сигурд попытался было вступить в разговор сердитым тоном, но Кнут его оборвал.
— Поговорим утром, — объявил он мне и развернул лошадь.
— Поговорим утром, — согласился я, наблюдая, как они удаляются, а Фригг бежит между ними.
Разве что утром мы не будем разговаривать, потому что как только они скрылись из вида, я велел своим людям разобрать деревянный настил на мосту, а потом мы ушли.
И отправились на запад.
И я знал, что Кнут последует за нами.
Решил ли Эдуард Уэссекский отсидеться за стенами своего бурга? Я легко мог поверить, что Этельред сидит, поджав хвост, в Восточной Англии, потому что если он попытается вернуться в Мерсию, то столкнется с превосходящим его числом врагом и, возможно, он боится встретиться с датчанами в битве лицом к лицу, но отдаст ли Эдуард Мерсию армии Кнута?
Такая вероятность существовала. Его советчики были осторожны и боялись всех норманнов, но уверены, что прочные стены бургов Уэссекса смогут противостоять любой атаке. Но они не были глупцами.
Они знали, что если Кнут и Сигурд захватят и Мерсию, и Восточную Англию, тысячи воинов придут из-за моря, готовые попировать на костях Уэссекса.
Если Эдуард будет ждать за своими стенами, его враги станут сильнее. Ему придется столкнуться не с четырьмя тысячами датчан, а с десятью или двенадцатью. Его задавят числом.
Но все же существовала вероятность, что он решит остаться за укреплениями.
С другой стороны, что же еще мог мне сказать ярл Сигурд? Вряд ли он бы сообщил, что западные саксы выступили мне навстречу. Он хотел вселить в меня беспокойство, и я это знал, и все же был обеспокоен.
А что еще я мог сказать своим людям, кроме того, что Сигурд соврал? Мне нужно было выглядеть уверенным.
— Сигурд просто мелет языком, — заверил их я, — конечно, Эдуард придет.
И мы сбежали, отправившись на запад в разгар ночи. Когда я был юн, я любил ночь. Я научился не бояться духов, что охотились в темноте, и бродить, как тень среди теней, слушать тявканье лисицы и уханье совы и не дрожать от страха. Ночь — это царство мертвых, и все живые ее боятся, но той ночью мы поскакали в темноту, как будто сами были ее частью.
Сначала мы добрались до Ликкелфилда. Этот город был мне хорошо знаком. Именно здесь я сброил в поток тело предателя Оффы. Того самого Оффы, что дрессировал собак, продавал новости и выдавал себя за друга, а потом попытался меня предать.
Это был саксонский город, но почти нетронутый датчанами, поселившимися вокруг, и я предполагал, что большинство саксов, как и Оффа, купили этот мир, выплачивая датчанам дань.
Некоторые из них, вероятно, служили в армии Кнута и наверняка отправились на могилу святого Чада в большой церкви Ликкелфилда, чтобы помолиться за победу Кнута. Датчане разрешали христианам иметь церкви, но если бы я попытался устроить святилище Одина на саксонской земле, христианские священники наточили бы ножи. Они поклонялись ревнивому богу.
Над крышами города кружили летучие мыши. Собаки лаяли, когда мы проходили мимо, а боязливый народ, пытающийся их утихомирить, был достаточно сообразителен, чтобы испугаться топота копыт в ночи. Ставни оставались закрытыми.
Мы с плеском переправились через ручей, в который я бросил Оффу, и я вспомнил визгливые проклятья его жены. Почти настало полнолуние, и луна, появившаяся из-за низких холмов, заливала дорогу серебристым светом. Деревья отбрасывали резкие черные тени.
Мы ехали в тишине, не считая стука копыт и позвякивания сбруи, следуя по римской дороге, прямой, как стрела, что бежала через низкие холмы и широкие долины из Ликкелфилда на запад. Мы уже пользовались этой дорогой раньше, не очень часто, но даже при лунном свете местность казалось знакомой.
Мы с Финаном остановились на безлесой вершине холма и взглянули оттуда на юг, пока всадники проезжали мимо. Впереди расстилался пологий склон с остатками соломы, а за ним темнел лес и другие холмы, а где-то далеко мерцал огонек костра. Я повернулся, чтобы посмотреть на восток, в ту сторону, откуда мы приехали. Был ли в небе какой-то отсвет?
Я хотел найти какие-нибудь доказательства того, что Кнут остался в Тамворсиге, что его огромная армия дожидалась зари до того, как выступить, но не заметил на горизонте никаких отсветов от костров.
— Ублюдок гонится за нами, — буркнул Финан.
— Наверняка.
Но далеко на юге я заметил свечение. По крайней мере, мне так показалось. Трудно было судить наверняка, потому что оно было слишком далеко, и, возможно, это был просто обман зрения, что часто случается в темноте. Горящий дом? Или костры расположившейся лагерем далекой армии?