— Слышал об этом, — сказал я. В жизни у меня не было железного щита.
— Он был довольно грозен, настоящий воин.
— Теперь им занимаются разрыватели плоти.
— Кто-нибудь должен отправиться к лорду Элфрику, — предложил Орлюг, — и купить тело этого демона.
— Зачем?
— Чтобы сделать из черепа кубок, конечно! Неплохой будет подарок для ярла Кнута.
— У ярла и без того будет много кубков, когда он разобьет Этельреда и Эдуарда.
— А он разобьет, — с готовностью согласился Орлюг, улыбаясь. — Во время Йолля, друг мой, мы все выпьем из черепа Эдуарда, пообедаем в его доме и попользуемся его женой!
— Слышал, Утред захватил жену ярла Кнута, — сказал я.
— Слухи, друг мой, слухи. Не верь всему, что слышишь. За долгие годы я этому научился. Сюда приезжают люди и сообщают новости, и мы празднуем, когда оказывается, что это сплошное вранье! — он хихикнул.
— Так что, может, Утред и жив, — с озорством предположил я.
— О нет! Это правда, друг мой. Его изрубили в битве, но он выжил, так что его привязали к столбу и спустили собак. Они-то и разорвали его на куски! — он покачал головой. — Я рад, что он мертв, но воин не должен так умирать.
Я смотрел, как слуги принесли эль, хлеб и копченое мясо моим людям, ожидающим в саду.
— Чтобы встретиться с ярлом, — спросил я Орлюга, — нам нужно продолжать двигаться на запад?
— Через холмы, — объяснил он, — а потом просто следуй по дороге. Ярла нет ни в одном из его домов, сейчас он уже отплыл на юг.
— В Уэссекс?
— Куда он пожелает! Но если пойдешь по дороге на запад, то доберешься до Честерфельды и спросишь там, — он нахмурился. — Думаю, тебе следует направиться отсюда в Букестанес, там у ярла есть дом, чудесный дом! Один из его любимых, и в том доме будут люди, которые скажут тебе, где его найти.
— Букестанес, — я повторил название, как будто никогда его не слышал, но это возбудило мой интерес. Кнут сказал мне, что его жена и двое детей были захвачены, когда ехали в Букестанес. Может, то, что его упомянул Орлюг, было лишь совпадением, но судьба не любит совпадений. Я почувствовал, как по моему затылку побежали мурашки.
— Хороший город, — сказал Орлюг, — там есть горячие источники. Два лета назад я там был и сидел в воде. Боль как рукой сняло.
Я оплатил его щедрость золотом. Он сказал, что его сын повел двадцать три человека на службу к Кнуту, а я ответил, что надеюсь, что они вернутся назад с победой, и уехал.
— Я мертв, — сказал я Финану.
— Неужто?
Я поведал ему россказни Орлюга, и он посмеялся. Ту ночь мы провели в Честерфельде, поселении, о котором я никогда раньше не слышал, и решил, что никогда больше его не увижу, хотя это было довольно приятное местечко с хорошей пахотной землей вокруг небольшой деревушки, которую, в свою очередь, окружали римские постройки, хотя, конечно, за долгие годы они пришли в упадок.
Великолепное строение с колоннами, которое, как я предположил, служило храмом римских богов, теперь давало кров скоту. Там валялась статуя человека с крючковатым носом, обернутого полотном и с венком из листьев на коротких волосах, и эта статуя явно использовалась как точильный камень, потому что была вся исцарапана клинками.
— Жаль, что это не мрамор, — сказал Финан, пнув статую.
— Иначе ее бы здесь не было, — ответил я. Иногда крестьяне находят мраморные римские статуи, и они высоко ценятся, потому что их можно положить в печь и превратить в известь, но каменные статуи ничего не стоят. Я опустил глаза на ее крючковатый нос.
— Это их бог? — спросил я Финана.
— Римляне были христианами, — ответил за него мой сын.
— Некоторые из них, — добавил Финан, — но думаю, что остальные поклонялись орлам.
— Орлам!
— Мне так кажется, — он взглянул на фронтон навеса для скота, на котором были умело высечены бегущие по лесу полуобнаженные девушки, которых преследовал человек с козлиными ногами.
— Может, они поклонялись козам?
— Или титькам, — сказал мой сын, уставившись на проворных девиц.
— Неплохая была бы религия, — заметил я.
К нам присоединился Меревал и тоже посмотрел на фронтон. Рисунок был хорошо различим в низких лучах солнца, отбрасывавших длинные и резкие тени.
— Когда мы вернем себе эти земли, — сказал он, — мы все это уничтожим.
— Почему? — спросил я.
— Потому что священники такого не любят, — он мотнул головой в сторону длинноногих девиц. — Они прикажут это разрушить. Это ведь язычники, разве не так?
— Думаю, мне бы хотелось быть римлянином, — заявил я, уставившись наверх.
Они засмеялись, но меня охватила тоска. Римские развалины всегда навевали на меня печаль, просто потому, что служили доказательством, что мы неумолимо соскальзываем в темноту. Когда-то на всё это мраморное великолепие падал яркий свет, а теперь мы бредем в грязи. Wyrd bið ful āræd. Судьба неумолима.
Мы купили масло, овсяные лепешки, сыр и бобы и легли спать под изображением обнаженных дев в пустом загоне для скота, а на следующее утро поскакали на запад. Дул сильный ветер и снова принялся лить дождь, а ближе к полудню началась буря. Местность была холмистой, и дорога, по которой мы ехали, превратилась в реку.
На севере сверкали молнии, по небу перекатывался гром, я подставил лицо ветру и дождю и понял, что это Тор.
Я молился ему. Я сказал, что принес ему в жертву своих лучших животных, что сохранял ему верность и что он должен помочь мне, но я знал, что Кнут возносит те же молитвы, также как и его друг Сигурд Торрсон, и боялся, что боги предпочтут датчан, потому что среди них было больше их почитателей.